Архив метки: краеведение

А вот такого я еще не видел

Всякие попадались фотографии, но вот такая впервые. Казачий конь в фотоателье. Понимаю, что скорее всего съемка велась на улице, но портретная постановка явно говорит о том, что фотограф пытался сделать какую-то композицию. Эта фотография из Карталинского музея. На фото семья казаков Коновых из Полтавского поселка:

 

Боевой конь особое место занимал в жизни казаков. Достаточно вспомнить, что матери казаков, провожая их на фронт, вставали на колени перед конем и просили его уберечь сына. Были даже молитвы специальные, которые казачки читали в ухо коню.

Эта фотография из Оренбурга:

Похоже, это одна и та же «студия», один и тот же фотограф. Кстати, если судить по исходным данным, то съемка велась в районе Магнитной-Верхнеуральска.

И. Ф. Бларамберг. Воспоминания. — М., 1978.

Рыбные промыслы на Урале. Здесь я опишу поездку в Уральск, столицу уральских казаков, [в 1843 г.], где я уже бывал в декабре 1841 г.

Основное занятие уральских казаков — рыбный промысел, который в различное время и под различными названиями ведется круглый год как на реках Урал, Большой и Малый Узень, на озерах, так и при впадении Урала в Каспийское море и на берегах последнего, в бухте северо–восточной части моря, называемой Мертвый Култук. Так как самая интересная пора подледного лова на реке Урал наступает в декабре, атаман оренбургских казаков граф Цуккато пригласил меня совершить с ним поездку в Уральск.

Мы выехали из Оренбурга в кибитке и со скоростью ветра помчались вниз вдоль правого берега Урала. Замечательный санный путь, великолепные лошади и кучер–казак, небольшие расстояния между станциями — все это способствовало тому, что за полтора дня (с остановкой на ночлег) мы покрыли расстояние в 280 верст. В Уральске, прекрасном городе, нас встретили с истинным ликованием.

Главная улица застроена преимущественно большими, красивыми двухэтажными кирпичными домами, обставленными со вкусом и комфортом. Нам отвели дом богатого казака, и каждый из нас занял по две комнаты, которые были не хуже, чем в Петербурге. Мы сразу же отправились к тамошнему атаману полковнику Кожевникову. Редко встретишь такого образованного, душевного и жизнелюбивого человека. Мы приехали как раз к обеду. У него собралось большое общество, и здесь я встретил многих своих спутников по экспедиции к Сырдарье в 1841 г., которой я руководил, а также знакомых из Оренбурга.

Обед прошел весело. Превосходные кушанья, а еще больше хорошие вина подняли настроение. Шампанское лилось рекой, потому что атаманы уральских казаков отличались тогда роскошной и даже бурной жизнью. Я отправился в постель с тяжелой головой, чтобы выспаться к завтрашнему торжеству — открытию большого зимнего лова рыбы, называемого здесь «багренье». Это слово происходит от названия орудия лова — багра, представляющего собой тонкий длинный шест в 2, 4, 6 саженей и более; нижний конец шеста снабжен железным крюком, которым вытаскивают, а точнее, быстро выдергивают большую рыбу из проруби, чтобы бросить ее на лед. Поскольку здешний рыбный промысел ведется по строгим правилам и законам, я приведу некоторые детали, которые небезынтересны для тех, кто никогда не видел такого лова рыбы и не принимал в нем участия.

Рыбный промысел, не считая военной службы, — главное занятие и привилегия уральских казаков. Он делится на весеннюю, летнюю, осеннюю и зимнюю путину. Самая интересная из них — последняя, багренье.

Для того чтобы рыба осталась в районе лова уральских казаков, реку Урал выше города Уральска перегораживают дамбой из деревянных свай, вбиваемых плотно друг подле друга; дамба эта, называемая «учуг», преграждает рыбе путь вверх по реке. Ближе к зиме из моря в Урал устремляются большие косяки осетров и белуг. В определенных местах, которые хорошо известны казакам, они останавливаются и впадают в зимнюю спячку, а весной мечут икру. Когда Урал покрывается льдом, строго запрещается переправляться по нему на санях или верхом, чтобы не беспокоить рыбу; не разрешается даже шуметь у берегов. В декабре наступает пора багренья. Лов начинается обычно ниже Уральска и производится в определенных местах, называемых дистанциями, до городка Гурьева, расположенного недалеко от места впадения Урала в море. Право на лов рыбы имеют все казаки, кроме сакмарских, которые несут внутреннюю службу. Казаки приходят на реку большими группами с баграми и короткими железными ломами, чтобы проломить лед, т. е. быстро выдолбить круглую лунку, достаточно большую, чтобы можно было вытащить рыбу, а также с другими орудиями лова; они грузят все это на запряженные одной или двумя лошадьми сани и собираются в заранее обусловленном месте на высоком, правом берегу Урала.

Мы проехали на санях 5 или 6 верст на юг от Уральска вдоль высокого, правого берега реки и уже издалека увидели большую группу людей, которые выстроились в несколько рядов на берегу. Каждый держал в руках багор или короткий железный лом, ожидая знака к началу рыбной ловли. За ними на значительном расстоянии стояли длинными рядами сани, на которых они приехали, а также их жены и молодежь. На левом фланге рыбаков были установлены две войлочные кибитки для гостей, и, так как было довольно холодно, они обогревались жаровнями с древесным углем. Полковник Кожевников любезно встретил нас и проводил к берегу, где у наших ног раскинулся широкий Урал, покрытый ледяным панцирем.

Здесь же был установлен полевой алтарь, у которого читал молитву священник, прося небо ниспослать рыбакам богатый улов. Множество женщин, старых и молодых, окружили алтарь; они истово крестились, слезно моля своего заступника святого Николая внять их просьбам и даровать хороший улов.

Казаки дрожали от нетерпения, ожидая сигнала — выстрела из пушки, стоявшей недалеко от атамана. На широком поле и вдоль берега реки воцарилась мертвая тишина. По сигналу атамана раздался выстрел, и с быстротой молнии рыбаки, одетые в короткие меховые полушубки и высокие сапоги, ринулись с высокого берега вниз, на лед, пробили его сразу в сотнях мест, ловко и быстро опустили в проруби свои длинные шесты с железными крюками, и менее чем через минуту на белом снежном покрове уже трепетали сотни окровавленных осетров и белуг всех размеров. Трудно передать ликование и азарт, с какими казаки выволакивали на лед больших рыбин. В то время как одни общими усилиями вытаскивали рыбу, другие разделывали туши, чтобы вынуть икру и пузыри. Множество купцов окружили рыбаков, чтобы тут же, на месте, за наличные купить еще не разделанных осетров и белуг. Это было в высшей степени интересное зрелище.

После того как мы долгое время не без удовольствия наблюдали за ловом рыбы, атаман пригласил нас на завтрак в большую войлочную кибитку. Мы начали со свежей, только что вынутой из осетра икры. Эту божественную еду можно получить лишь на месте лова. За завтраком было поднято много тостов за бравых уральцев. Мы возвращались в Уральск с тяжелой головой, чтобы передохнуть, так как вечером были приглашены любезным хозяином на бал, где он хотел показать дорогим гостям прекрасных казачек в национальных костюмах. И действительно, приехав в 8 часов вечера на бал, мы увидели целый букет красивых, стройных, пышаших здоровьем девушек в великолепных костюмах, которые так идут молодежи: тесно прилегающие корсажи из красного или голубого шелка, шитые серебряными блестками, широкие муслиновые рукава, подчеркивавшие красоту рук. Вечерние платья также были частично отделаны серебряными блестками. Женщины были в русских головных уборах (повойниках), в то время как девушек украшали две тяжелые косы с бантами. Уральские девушки–казачки — красивый тип людей. Они в основном темно–русые; у них темные, пылкие, живые глаза, но с чужими и незнакомыми девушки исключительно робки и пугливы.

После нескольких часов танцев, во время которых исполнялись веселые национальные пляски и кадрили, был подан обильный ужин. Затем мы сердечно распрощались с нашим любезным хозяином, а также со штаб– и обер–офицерами, которые нас так гостеприимно приняли, и на следующий день вернулись в Оренбург, увозя с собой приятное воспоминание о гостеприимном и жизнерадостном Уральске.

http://rus-turk.livejournal.com/

Л.Л. Масянов. Гибель Уральского казачьего войска. — Нью-Йорк, 1963. (Часть очерка)

УРАЛЬСКИЕ КАЗАКИ

На краю Руси обширной,
Вдоль Урала берегов,
Проживает тихо-мирно
Войско кровных казаков.
Знают все икру Урала
И уральских осетров,
Только знают очень мало
Про уральских казаков.

Уральская казачья песня.

Так это было в действительности. Цель моего очерка — поведать читателю кто такие были уральские казаки, где они жили, чем они жили и как они жили.

Земля Уральского казачьего войска была расположена по правому берегу реки Урала, начиналась она от границ Оренбургского казачьего войска и тянулась до берегов Каспийского моря. С запада уральцы имели соседями Самарскую губернию и букеевских киргиз, по левому берегу реки Урала казакам принадлежала узенькая полоска лугов. Там была страна зауральных киргиз.

Уральские казаки жили в тупике среди своих необъятных степей, окруженные на две трети киргизскими племенами. Благодаря такой изолированности уральцы больше, чем другие казачьи войска, сохранили быт и обычаи старинного казачества. С самого зарождения, Уральское войско проявило себя как войско бунтарское. Оно всё время имело большие трения с центральным российским правительством, которое в течение всей истории старалось его подчинить окончательно своей воле.

Выполняя наряды российского государства на свой манер, войско участвовало буквально во всех внешних войнах и пользовалось большой заслуженной боевой славой. Но стоило только Государству начать вводить какие-либо изменения в жизни казаков, казаки видели в этом посягательство на свободу, восставали, и их «не желам» много приносило хлопот, а самим казакам всегда стоило очень дорого.

В одно из очередных восстаний, Петр Великий только чудом не уничтожил Яицкое в то время войско. Спас его от гибели преобразователь юго-восточного края Неплюев, сподвижник Петра.

Он доказал, что такой энергичный сплоченный народ, полезный для государства, нельзя уничтожать. В дальнейшем были большие смуты из-за выборных атаманов и из-за религии.

В Яицком войске было очень много старообрядцев, бежавших от гонений из России, так вот их во что бы то ни стало хотели насильно перевести в никоновскую веру.

В Войско почти беспрерывно вводились правительственные войска из Оренбурга.

И в 1772 году, когда пришел на Яик генерал Траубенберг, с артиллерией и пехотой, на него набросились казаки, артиллеристов перебили, растерзали самого Траубенберга и войскового атамана Тамбовцева, который был на стороне правительства. За этим событием последовало то, что, по приказу Екатерины, пришел отряд в 3000 человек, под командой генерала Фреймана, и жестоко покарал казаков, многих казнил, многих порол и сажал в тюрьмы и многих услал в Сибирь на поселение.

Вот в такое-то тревожное время и пришел на Яик донской казак Емельян Пугачев. Яицкие казаки, сомневаясь, что он действительно император, всё же нашли, что момент подходящий, и решили тряхнуть Москвой.

Описывать этот мятеж не входит в мои планы, можно сказать что Войско, после подавления этого мятежа, сильно пострадало и совершенно обезлюдело.

И Войско Яицкое, по приказу Екатерины II, стало называться Войском Уральским, река Яик рекой Уралом, а Яицкий городок — городом Уральском. Екатерину Великую сильно невзлюбили казаки и, наоборот, большими симпатиями пользовался Павел I, вероятно, потому, что он предал забвению Пугачевский бунт и выразил желание иметь при себе гвардейскую сотню уральцев.

Сотня была сформирована под командой Севрюгина и была в большом фаворе у императора.

Когда во дворце решено было задушить Павла, то граф Панин предусмотрительно услал Уральскую сотню в Царское Село, боясь, что уральцы вступятся за него. И до последнего времени многие берегли неразменный серебряный рубль Павла с изречением «Не нам, не нам, а имени Твоему».

В дальнейшем у казаков было упорное мнение, что все обиды и несправедливости шли от ставленников Государя и что Государю об этом ничего не известно, поэтому они часто посылали делегатов к Государю, но их всегда перехватывали и наказывали.

В 1803 году вводилось новое положение и формы. Произошло восстание, и когда князь Волконский, присланный на усмирение, стал допрашивать зачинщика Ефима Павлова, казака, то последний, как в песне говорится, такой ответ держал:

Как я уже сказал, уральцы. несмотря на все смуты, были верными слугами Государю и на своих степных маштаках были на всех полях сражений Российского государства и слава о воинах была великолепная.

Привожу один из подвигов уральцев, воспетый во многих песнях. Произошло это в Туркестане в декабре месяце 1864 года. Сотня уральцев под командой есаула Серова, в составе сотника Абрамичева, пяти урядников, 98 казаков и 4 артиллеристов, при одном орудии, была выслана в степь на розыск из форта Перовска и была окружена в степи, недалеко от селения Икан, кокандской армией численностью в 10.000 человек, при трех орудиях.

Сотник Абрамичев и половина сотни были убиты, 36 казаков были ранены и 4 артиллериста также.

Государь великолепно наградил сотню и погибшим на месте боя был воздвигнут памятник.

В степи широкой под Иканом
И трое суток с басурманом
У нас кипел кровавый бой… 

Все коммерческие предприятия и вся торговля была в руках иногородних. Казаки не любили заниматься торговлей. Все эти коммерческие предприятия богатели за счет казаков. Все ремесленники, все служащие почт, банков и прочее были иногородние.

В Уральске были казачье реальное училище и женская гимназия, также правительственные мужская и женская гимназии. Весь персонал был иногородний. Все часовщики и аптекари были евреи. Евреев было до 40 семейств, и жили богато.

По станицам пришлого населения было мало. Это были, главным образом, ремесленники и торговцы.

На всей территории Войска было много киргизов Букеевской орды. Они были бесправны, служили у казаков пастухами и работали на полевых работах и, нужно сознаться, казаки их сильно эксплуатировали. Некоторые одалживали им в течение зимы чай, сахар, муку и деньги под большие проценты; они должны были отрабатывать летом.

Среди них было много конокрадов, один из них получил большую известность и был неуловим, так как был киргизами укрываем. Звали его Айдан-Галий. Он умудрялся выбирать в косяке лучших лошадей, ему, конечно помогали его сородичи, и угонял их за Урал или в Самарскую губернию. Однажды даже угнал целый косяк лошадей в 300 голов, но переправить через Урал их скрытно не удалось, и настигнутый принужден был бросить косяк и скрыться. Поймать его так н не удалось, по слухам, он бежал в Турцию.

Казаки бесцеремонно выселяли в Букеевскую орду киргиз, замеченных в неблаговидных поступках. Всё это пришлое население не любило казаков и казаки кровно с ними не мешались. Казаки женились только на казачках, за исключением редчайших случаев. На киргизках не женились никогда.

Теперь, с разрешения читателя, я предложу описание багрения у уральских казаков Б. Кирова.

БАГРЕНЬЕ

Кажется мне, что тот, кто никогда не бывал на Урале или же не встречался с уральскими казаками, даже и не слыхал такого слова, а, между тем, багренье — это целое событие в жизни уральцев.

Багренье — особый вид зимнего рыболовства. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что оно существовало только на Урале.

Багренье — торжество, казачий праздник.

С осени, с началом первых холодов, красная рыба — осетры, севрюга — идет на зимовку. Она собирается в станки (стада) и, выбрав себе место, опускается на дно, где и проводит время до теплых дней. Казаки следят за Уралом и замечают эти места.

Обычно около Рождественских праздников особая комиссия из стариков, наблюдающих за Уралом, определяла, что лед достаточно окреп, чтобы выдержать всё Войско. Назначался день. Заблаговременно приготовлялись багры, подбагренники, пешни, чистилась сбруя, подновлялись сани, пеклись багренные витушки и накануне, в ночь, казаки на лучших конях выезжали на багренье. Ехали туда же жены и дети.

Казаки и казачата одеты в специальный багренный костюм: папаха с малиновым верхом, черная суконная куртка, заправленная в белые холщевые шаровары. Казачки одеты по-праздничному — в бархатные, на лисьем меху, шубы и в дорогие шали.

Выезжали целыми станицами, ездили и в одиночку, но все сливались в один поток саней и двигались, не нарушая порядка, куда вёл головной. Там ставили лошадей в строгие правильные ряды. Казаки выстраивались на обоих берегах Урала длинным фронтом, и ждали. Казачки веселыми группами толпились сзади.

На берегу стояла киргизская кибитка, и около нее собирались старшие чины Войска и их семьи.

Около девяти часов, вдали, на фоне снежной степи, показывалась тройка, конвоируемая конными казаками. Ехал атаман.

Тройка подкатывала к кибитке, и атаман, выйдя из саней, громко здоровался со станичниками. Дружный громкий ответ Войска несся в морозном воздухе.

Потом наступала торжественная тишина. На лед, на середину Урала, выходил багренный атаман и давал знак к началу багренья.

***
Колыхнулись ряды казаков и бегом двинулись к Уралу. С длинными баграми в руках прыгали казаки с яра в глубокий снег, катились по нему вниз и бежали по льду на стремя Урала. Останавливались и пешнями начинали пробивать во льду небольшие проруби. Проходило несколько секунд. Толстый лед прорублен. Почти одновременно поднимались древки багров, образуя целый лес, и тотчас же погружались в проруби. Начиналось багрение.

Рыба, напуганная шумом, поднималась и шла подо льдом, но встречала на своем пути багры и, поддетая крюком, подтягивалась ко льду. Сейчас же пробивалась большая прорубь и через мгновение рыба, подхваченная еще несколькими подбагренниками, же билась на льду и замерзала. Подъезжали сани с флагом, казаки, часто с трудом, клали на них огромную рыбу и увозили в барак на берегу, куда складывался весь улов.

С большим вниманием и интересом следила толпа на берегу затем, что делалось на льду, и появление каждой новой рыбы встречалось восторженным гулом.

Первый день, по обычаю, разбагривали лучшую ятовь недалеко от Уральска; багренье было особое. Царское багренье. Царю в дар Войско отправляло по традиции весь этот улов. Большие обозы, а в последнее время несколько вагонов, груженных рыбой, шли ежегодно в Петербург, в «презент».

***
К полудню начинали разъезжаться.

Застоявшиеся на морозе кони рвались вперед, и казаки, довольные хорошим уловом, давали им полную волю. Начиналась скачка. По ровной широкой дороге, обгоняя друг друга, неслись в санках казаки. Крупной рысью шли сытые лошади, забрасывая снежной пылью седоков.

Вихрем пролетает мимо вас пара в маленьких санках. Пригнувшись слегка к передку и выставив одну ногу из саней, сидит казак. Папаха, брови, усы и борода его белы от инея, и он, понемногу опуская вожжи, дает лошадям вое больше и больше хода А рядом с ним, откинувшись, повернув голову от ветра и летящего из-под копыт снега, сидит молодая казачка, взвизгивая слегка на ухабах, и смеются ее черные глаза из-под соболиных бровей и сверкают на солнце белые зубы. А за ними, догоняя или уже обгоняя, мчится другая пара, там третья, четвертая… и, глядя на них, вы чувствуете, что сегодня праздник, особый, уральский праздник.

Бодрые и веселые, казаки возвращаются домой. Их ждут пироги, лепешки и весело кипящий самовар. После мороза приятно побаловаться чайком и в теплом уюте вспомнить н рассказать, что было утром.

А к вечеру начинались опять сборы, и рано утром, часто и ночью, уезжали казаки снова багрить, на этот раз уже для себя, на другие рубежи. И так продолжалось несколько дней.
Дворы купцов-рыбников бывали завалены рыбой и там кипела работа. Распарывались огромные рыбы и вываливались в решета мешки икры. Тут же ее разделывали, засаливали и наполняли ею большие и маленькие банки. Тут же пластали рыбу на балыки и тёшку.

У каждого рыбника гости, и он с гордостью водит их по двору. Да и было чем похвалиться. Бывали белуги в 60 пудов. Если сесть на нее верхом, то не достать земли ногами. Обойдя двор и осмотрев рыбу, все шли в комнаты пробовать новую икру и пить чай. Подавалась икра в больших мисках, одна миска сменяла другую, и радушный хозяин уговаривал попробовать из каждой:

— Эта, может быть, лучше, засол другой.

Когда гости разъезжались, в сани каждого клалась банка с икрой, и никто не смел от нее отказаться.

По всему свету рассылали купцы уральскую икру и уральских осетров, и весь мир лакомился ими.

Но многие ли знали, как казаки доставали эти сокровища из «Яика, золотого донышка»?

Б. Киров
Газета «Возрождение», Париж

ЦАРСКОЕ БАГРЕНЬЕ

Первый день багренья был отведен для царя. Всю рыбу, пойманную в этот день отвозили к царскому столу. Обычай этот существует со времен царя Михаила Фёдоровича, первого из династии Романовых, когда яицкие казаки явились к царю с рыбным подарком и поклоном с просьбой «принять» их под высокую руку. А затем повелось так, что каждый год казаки возили этот презент к царскому столу. Это не было трудно в старину, когда Яик был очень богат рыбой и его иначе не называли в песнях как «золотое донышко», и он кормил всё Войско. Но когда Яик постепенно стал оскудевать, то казакам стало труднее это делать, а, между прочим, этот обычай превратился в обязанность и существовал до революции 1917 года. Дело происходило так: войсковая казна отпускала сумму денег на покупку красной рыбы у казаков прямо на льду, во время багренья. Но ставки были таковы: 3 рубля яловый и 15 рублей икряный осетр. Настоящая же цена икряного осетра была 120—150—200 и больше рублей, в зависимости от величины. Вообразите себе теперь казака, который был удачлив на царском багренье и неудачлив на своем. Какой суммы заработка он лишался! Старались как-нибудь скрыть рыбу, но это стало совершенно невозможно, потому что на царское багренье власти запретили сводить коней с санями на лёд. Для царского багренья отводились особые ятови, и иногда оказывалось, что залежей рыбы на нём не было; тогда разбивали другой, и так до тех пор, пока не наловят достаточно рыбы.

В период атаманства генерала Шипова произошел, в конце прошлого столетия, прискорбный случай. Разбили три ятови и рыбы не оказалось. Нужно было разбивать еще, но остальные рубежи не были подготовлены, и казаки отказались продолжать. Несмотря на угрозы и приказания наказного атамана, казаки наотрез отказались, мотивируя это тем, что у других рубежей не поставлено заграждений и напуганная рыба уйдет в море. Человек 60 было арестовано, а некоторые были усланы в Сибирь.

Приходится удивляться, как это царское правительство не отменило этот старинный обычай.

Рыбу эту к царю везла почётная делегация в три-четыре человека из заслуженных казаков. Царь дарил кому золотые часы с своим портретом, кому золотой портсигар или что-нибудь в этом роде.

Но, вероятно, император раздавал эту рыбу, так как ее было очень много, но ни разу уральцы не получили благодарности ни от кого.

Источники:
http://kazachiy-krug.ru
http://rus-turk.livejournal.com/

(Орфография дореволюционного оригинала заменена современной)
Источник: В.Фосс, “Гурьев-Городок”, 1866 г.
Материал предоставлен В. Запрометовым

Гурьев — Городок

Гурьев – Городок, стоит на правом берегу реки Урала, в 17 верстах от впадения его в Каспийское море. Урал, текущий от города Уральска по общему направлению с Севера на Юг, впадает в море четырьмя устьями: Перетаскиным, Яицким и двумя Золотнинскими. К западу от Гурьева, в 7 верстах, находится морская пристань, называемая Ракушечьею, потому что по ней и по берегам моря много ракуши, то есть мелко искрошенных раковин. Пристань эта служит для нагрузки и выгрузки разных товаров и всех продуктов, привозимых из города Астрахани и вывозимых из Гурьева Городка.
Гурьев находится в расстоянии от ближайших городов: от Уральска 488 вёрст – сухопутно и от Астрахани 350 вёрст – морем.
Городок окружён степью, очень мало возвышающейся над уровнем Каспийского моря. Наибольшее возвышение образует южная его оконечность. На левом берегу реки Урала против самого Гурьева расположен меновой двор, состоящий из старых деревянных амбаров. Лесов в окрестностях Гурьева Городка нет, а имеется в 2 ½ верстах ниже городка, на правом же берегу Урала небольшая насаженная рощица из довольно рослых деревьев Черкотала; по берегам моря растет много камыша, который в Гурьеве заменяет дрова.
Как в Гурьеве, так и в окрестностях его почва солонцовата и иловато-глиниста, к возделыванию мало способна. Климат – континентальный, летом воздух бывает зноен, а зимою нередко сыр. Господствующие ветры: весною юго-восточные и южные; летом западные и отчасти с юга, осенью северные, южного ветра почти не бывает, и зимою почти исключительно восточные. Дожди, в Гурьеве выпадают чрезвычайно редко. Продолжительность времён года: весна начинается с Марта месяца, лето с Мая, осень с половины Сентября и зима с Ноября месяца. Наибольший жар в Гурьеве доходит по термометру Реомюра в тени до +34½°, преимущественно в Июле, при безветрии или маловетрии, что производит иногда болезни. Высшая степень холода доходит до – 33° по Реомюру, в начале Января. Средняя — же годовая температура более +6½° по Реомюру. В Гурьеве очень хорошо вызревает виноград, годный даже на выделку вина, но по случаю внезапных, хотя и кратковременных, морозов он требует на зиму укрышки. Сведения о температуре в разное время года, а также и о ветрах в Гурьеве взяты из ученых наблюдений.
Гурьев занимает в длину пространства 1½ версты и в ширину ½ версты. Вид городка невзрачный; постройка домов в Гурьеве плохая; есть дома каменные, деревянные и сырцовые, т. е. из воздушного кирпича. Сырцовый кирпич делают здесь из земли с песком и даже отчасти с навозом; сырцовые дома малого размера: крыша на них плоские, окна малые; дома эти часто бывают обмазаны глиною и выбелены. При таких домах заборы большею частию из камыша, а ворота плетеные из таловых прутьев. Деревянные дома имеют балконы во двор и часто на улицу, большею частию они не обшиты тёсом и не оштукатуренные; крыши на некоторых — крашенные, а иные дома под камышовыми крышами. При каждом доме имеется два двора, и особая сырцовая кладовая с дверью на улицу, в этих кладовых обыкновенно хранится мука, предназначенная к продаж. Почти при каждом дом во двор имеются высокие сушильни, выстроенные из длинных и высоких шестов с поперечинами. На этих сушильнях Гурьевские казаки, после морских рыболовств, сушат сети и аханы. Часто стоят во дворах высокие мачты с флагами для узнавания направления ветра.
Жители в Гурьев Городке: Уральские казаки — рыболовы, а иногородые – торговцы, которые беспрестанно ездят в Каспийское море. Казаки весною осенью и зимою отправляются на рыболовство, а иногородые люди, преимущественно торговцы, отправляются в море для покупки: рыбы, клею и икры.
Вообще Гурьевские жители беспрестанно ездят на косовых лодках и солмовках в Астрахань, во все навигационное время, для покупки там разных товаров и продуктов, а по большей части хлеба. В косовую лодку помещается от 200 до 350 кулей муки по 7 пуд каждый куль, а в солмовку от 50 до 80 кулей, по 7 пуд каждый куль.
Дома как я уже сказал в Гурьев деревянные плохой постройки, старые; от старости получили цвет серый; маленькие сырцовые дома с плоскими крышами камышовыми заборами и плетнёвыми воротами, засоренные улицы, виднеющиеся высокие сушильни и мачты с флагами, — всё это человеку вновь приезжему в Гурьев, сильно бросается в глаза, в особенности, когда казаки после морских рыболовств развесят сушить сети и аханы.

Церковь в Гурьев одна – единоверческая, Собор св. Николая Чудотворца, каменный семиглавый с колокольнею и каменною оградою, вокруг этой ограды стоят чугунные пушки. Есть и одна деревянная мечеть. Казённых зданий 8, а именно: 1, квартира Начальника Гурьева Городка — деревянный одноэтажный дом с мезонином и балконом на улицу; 2, Канцелярия Начальника городка – деревянный дом; 3, Гауптвахта и при ней острог – деревянные; 4, Пожарная каланча и при ней сарай с пожарными экипажами – деревянные; 5, сырцовый сарай занятый пожарными экипажами и трубами; 6, три хлебных магазина из них два деревянных и один сырцовый; 7, больница и аптека — деревянный дом одноэтажный с мезонином и балконом на улицу и 8, Гурьевская народная школа — каменный дом одноэтажный с мезонином и балконом на улицу; при этой школ есть небольшая библиотека. Все эти казенные здания, в том числе и мечеть, находятся на набережной реки Урала.

Гурьев-городок в историческом отношении

Уральский казак Железнов описывает историю городка следующим образом: “Теперь Гурьев–Городок – без всяких укреплений, но в старину он был окружён сперва каменною с башнями стеною, а потом, когда стена пришла в разрушение — высоким и частым палисадом. По четырём углам этого палисада возвышались каменные барбеты или фланги (по крайней мере их так называли казаки) вооружённые чугунными пушками и мортирами. В стене, а потом в палисаде было четверо ворот; из которых одни обращенные к берегу Урала, назывались Спасскими. Теперь от всего этого почти и признаков не осталось, исключая небольшой валообразной возвышенности, огибающей квадратом один квартал города с площадью — где был старый городок, да десятка полтора ржавеющих чугунных пушек. Настоящее свое название Гурьев Городок получил от основателя своего – рыбопромышленника, русского купца Михаила Гурьева; но в старину вплоть до XVIII столетия, он именовался Яицким городком или городком на устье реки Яика, а иногда и каменным городком. Построение этого городка относится к первой половине XVII века (между 1640 и 1645 г). До 1753 года Гурьев городок состоял в ведении Астраханской губернии, а в том году он перешёл в состав Оренбургской, именно в ведомство Уральских казаков. С этого времени и стали в нём селиться Уральцы; а дотоле они имели тут временное пребывание, посылаясь по наряду от войска в помощь тамошнему гарнизону, состоявшему из регулярных солдат.
Гурьев городок имеет важное значение в быту Уральцев. Вот именно почему. До поступления его в ведомство Оренбургской губернии, при нём в самых устьях Урала были казённые рыбные промыслы содержавшиеся на откуп у частных Астраханских промышленников. Промышленники делали поперёк всей реки из брёвен перебои или так называемые учуги, и тем заграждали вход рыбы из моря в Урал. Из за этого у казаков с Астраханцами возникали частые и большие споры, весьма затруднявшие начальство в разбирательстве. Наконец по просьбе казаков и по ходатайству Оренбургского Губернатора Неплюева, право содержания учугов было передано от Правительствующего сената, на вечные времена Уральцам, со взысканием с них каждогодно, в пользу казны той суммы, какую платили Астраханцы (4692 руб. 69 к. ас.). Это было между 1742 и 1752 годами. Впоследствии времени казаки перенесли учуг к городу Уральску.

До 1775 года река Урал называлась Яиком, а Уральские казаки – Яицкими казаками.
Всех жителей в Гурьев городке состоит 2880 обоего пола: из них: казачьего сословия 2480 человек обоего пола, иногородных русских 250 обоего пола и татар 150 человек обоего пола, почти все иногородние – торговцы. Из числа 2480 человек казачьего сословия одни принадлежат к единоверческой церкви, другие к старообрядческой, каковой в Гурьеве в настоящее время нет, и третьи – к безпоповщинской секте. Из числа 250 человек иногородных русских – староверов немного; – татары исповедуют магометанскую веру. Гурьевские староверы, хотя в церковь не ходят, но за то дома примерно исполняют христианский долг. Посты казаки и иногородние исполняют весьма строго, в особенности в отношении пищи. Табак казаки вовсе не курят и считают его много раз проклятым; работников киргизов считают погаными, кормят их из особой деревянной посуды. Гурьевские казаки ведут жизнь весьма деятельную, постоянно находятся в трудах, свободного времени имеют они немного, дома бывают отрывками.
Казаки, находящиеся при исполнении, носят следующую форму: казакин синего сукна с малиновыми погонами и малиновым шарфом, шаровары синие с малиновым лампасом, шашку через плечо на чёрном ремне, а у офицеров на серебряном ремне, попах бараний чёрный с малиновой выпушкою. Когда казаки на лошадях то при них бывает пика и за спиной ружьё; урядникам пик не полагается. Форменная одежда, оружие и лошадь у каждого казака собственные. Но в таком облачении казаков в Гурьев видно не часто, а именно: на смотрах и в большие праздники: в прочее время они носят полуформенное платье, а летом, по случаю больших жаров, носят вместо казакина рубашки и кителя, не только дома, но и на служб.
Форменные фуражки с козырьком носят почти все казаки, даже при штатском платье и при халате. Казаки не находящиеся при исполнении службы, а также и отставные носят халаты: шёлковые, шерстяные и бумажные, не только дома, на улице, но даже иногда в праздничные дни некоторые казаки в халатах являются в церковь; достаточные казаки (не говоря уже про богатых) носят обыкновенное партикулярное платье: суконное, триковое и драповое. Бороды носят все казаки без исключения, т. е. служащие и не служащие; офицеры и иногородные чиновники, бород не носят.
В Гурьев казачки носят старинные сарафаны: штофные и шелковые, обшитые с верху до низу широкими серебренными – белыми и жёлтыми – галунами в два ряда и меж ними нашиты в длину сарафана бронзовые пуговки.
Рукава у сарафана, длинные во всю руку кисейные цветные и шёлковые, обшитые кругом около плеч серебренным галуном. Молодые казачки носят сарафаны ярких цветов, а старухи казачки носят сарафаны тёмных цветов, чаще всего чёрные, галунное украшение на сарафанах всегда бывает. На голов он носят платки и косынки светлые и тёмные. Многие молодые казачки оставляют сарафаны и начинают носить платья; эта мода перенимается от иногородных; чиновные казачки сарафанов вовсе не носят.
Замечательны некоторые обычаи, предрассудки и провинциализмы в разговорах, употребляемые исключительно простолюдинами – казаками и многими иногородными, которые долго живут в Гурьеве. Так например при встрече на улиц казака с казаком, или иногороднего с иногородным, они здоровываются, заводят меж собой разговор и когда они приходят домой, то опять здороваются и продолжают разговор. Когда через перекрёсток улицы переходит женщина, а мужчина переходит улицу с бокового перекрёстка, то женщина замедляет свой путь или вовсе останавливается и ждет, чтобы мужчина прежде ее прошел, или наоборот, если мужчина переходит перекресток улиц, а женщина идет по средин улиц или с бокового перекрестка, то она замедляет свой пут, или вовсе останавливается и тем даёт дорогу пройти мужчин, а сама проходит после него. Если кто приходит в дом к семейному казаку и если в комнате этой находится жена казака, или вообще кто из женщин, то она поспешно уходит в другую комнату, а пришедший гость беседует с одним хозяином, и вообще мужчины в кругу женщин редко участвуют, а женщины составляя свой круг, почти вовсе не участвуют в кругу мужчин. Казаки не имеют знакомства с посторонними людьми, для них чужих, а у каждого есть много родственников — близких и дальних, как со стороны мужа так и со стороны жены. Когда главный член семейства – муж бывает в отлучке из Гурьева, а жена его остаётся дома, и если только она не старуха то, всегда при ней находится компаньонка, почтенная старушка – у казаков казачка, а у иногородных иногородняя женщина. Если случится кому-нибудь придти в о дин из таких домов за делом, то сплошь и рядом бывает так, что даже дверь не отворят, а только спросят кто и зачем? В заключении сего удовлетворят обычным ответом сквозь дверь, хозяин в Астрахань ухал. Иногда же отворят немного дверь, но не дождутся чтоб человеку объяснить свое дело, а скоре захлопнут, будто боятся каждого. Этот странный этикет ведется не только у простолюдинов, но даже и у некоторых благородных людей.
Посуду с водой всегда покрывают чем-нибудь – салфеткой или дощечкой, и не только ту, которая стоит на двор или в кухне, но даже и ту, которая находится в комнате, хоть на короткое время, и не для того бы вода не засорялась, а собственно потому, что, как говорят казаки и казачки, погрешно пить воду из той посуды, которая была ничем не покрыта. Человеку мало знакомому не дозволят черпать воду из своей кадки для питья, а непременно кто-нибудь из хозяев дома или прислуга, русская женщина, подадут незнакомцу воду для питья. Это делается для того, чтоб не незнакомец не опоганил в таком доме воды. Вообще говоря, человек мало знакомый с Гурьевскими жителями, в особенности староверами, должен быть весьма осторожен в отношении питья воды из хозяйской посуды без спроса, а в курении табаку еще более; в противном случае можно иметь много неприятностей от таких людей, не понимая даже часто за что.

В Гурьеве разговорном язык много в употреблении особенных слов и фраз, составляющих провинциализм Гурьевцев; так например, вместо того чтобы сказать неужели это так было? говорят Вы что говорите? вместо ничего нет — духу нет, вместо на днях или недавно — васейка, вместо хорошо – гожо, вместо да — нешто, вместо целковый — монета, вместо точно – ровно, вместо хлопотать — хороводиться, вместо кинул — лукнул, вмсто кричал — зивал. И много тому подобного.
Управление в Гурьев городке состоит в зависимости Наказного Атамана Уральского казачьего Войска и Уральской Войсковой Канцелярии, которая назначает в Гурьев Начальниками казачьих офицеров на три года по очереди, а именно: Начальника Гурьева городка, Городничего, Следователя по судебным делам, 2-х гранных офицеров для охраны казачьих вод от тайных рыболовств, Комиссионера для надзора за казённым хлебом, Начальников на каждое рыболовство в мор порядком рыболовства, 2-х учителей для Гурьевской народной школы и 2-х торговых депутатов из среды казаков. Значение этих должностей по чинам и обязанностям следующие: Начальник Гурьева городка, военный штаб-офицер, обязанность его состоит в заботливости о благосостоянии жителей и о порядке в городе; Городничий, военный обер-офицер, заведует в городе полицейскою частью; Следователь, военный обер-офицер, заведует в городе судебною частью, 2 гранные или маячные Начальника, оба военные обер-офицера, заботятся исключительно об охранении реки Урала и северной части Каспийского моря от тайных рыбопромышленников; при них состоит команда казаков, 3 судна и при самых устьев Урала пикет. Маячные или гранныя суда часто разъезжают в близи устьев Урала во все навигационное время, т. е. с конца Марта, или начала Апреля, до половины Октября. Комиссионер – военный обер-офицер – наблюдает за приемом и отпуском казенного хлеба для казаков, отправляющихся в поход, а также для продажи бедным казакам по умеренной цене. Начальники над рыболовствами назначаются в Гурьеве до начала морских рыболовств, весною, осенью и зимою; на каждом рыболовстве в море бывают два Начальника, оба военные штаб-офицера, и при них два помощника, оба обер-офицера, должность их состоит в наблюдении за порядком производства рыболовства.
Учитель в Гурьевской народной школе – юнкер на правах офицера, и при нем есть помощник учителя – урядник; 2 торговых депутата , назначаемые из среды казаков, наблюдают за правильностью торговли и один из них заведует гражданскими делами.

В Гурьев инвалидной команды из солдат нет, а вместо ее имеется линейная команда Уральских казаков, состоящая из 200 человек, казаков же. Команды эти подчиняются Начальнику Гурьева городка и Начальнику линейной и пожарной команд. Форменная одежда, вооружение и лошадь у каждого казака собственные; — пожарные же экипажи и трубы – казенные войсковые. Служебные обязанности этих команд следующие: пожарные казаки находятся поочередно на часах при пожарных экипажах, трубах и лошадях; линейные же казаки поочередно занимают караул на гауптвахт, занимают посты в пикетах, находящихся вблизи устьев Урала и прибрежья Каспийского моря, для охранения казачьих вод от тайных рыболовств; отправляют почтовую гоньбу и служат вестовыми у Начальников.
Гурьевские казаки служат в Гурьевских – линейной и пожарной командах по 1 году (кроме Гурьевских казаков служат в линейной и пожарной командах форпостные казаки). Каждый год бывает требование казаков на действительную службу: в линейную и пожарные команды на год, в степные укрепления на 2 года и в Казань на 2 года (а в военное время требуют казаков в полки). Требование казаков на службу объявляется в город Уральске Войсковою Канцеляриею, в Марте месяце, но не так как в прочих казачьих войсках по очереди; очередь у Уральских казаков хотя существует, но при этом дозволяется не желающим служить нанимать за себя другого казака; обыкновенно большая часть казаков, которые имеют средства, сами нейдут на службу, а вместо себя нанимают по добровольному согласию других казаков за наемную плату. Служба казакам считается с 18-тилтнего возраста, срок же службы двадцатипятилетний; действительную службу несут не все казаки, а сколько их потребует надобность. Если например, требуют на действительную службу четвертую часть всех считающихся служащими, то трое из них нанимают четвертого по вольным ценам. Таким образом один исполняет служебную повинность натурой и за то получает деньги с трех оставшихся, а эти оставшиеся несут свою службу деньгами и за это пользуются выгодами от рыболовства.
Цены за наем казаков на действительную службу следующие: за наем одного казака в линейную команду платится тремя казаками от 30 до 32 рублей в год; в пожарную команду за наем одного казака платится столько же; в степные укрепления за наем одного казака на 2 года платится от 200 до 300рублей за 2 года; в Казань за одного казака на 2 года платится от 250 до 300 рублей; в военное время в полки для походов против неприятеля платится за наем одного до 400 рублей. Казаки. Которые не имеют средств для того, чтобы за себя нанимать других на службу, обязаны сами идти, когда их требуют. Казаки, которые нанимают за себя других, платят за наем деньги, не казаку который нанялся, а в Войсковую Канцелярию, которая в получении наемных денег выдает квитанцию и за тем сама канцелярия выдает деньги казакам, которые наняты и которые поступили на службу.
Деньги за наем казаков в полки отдаются прямо самим наемщикам.

Все те казаки, которые за себя нанимают других, а сами не несут никакой службы, считаются городскими казаками и служба им считается действительною, хотя сами они не служат. Городские казаки занимаются хозяйством, а именно: рыболовством, боем тюленей, хлебною торговлею, скотоводством и торговлей фруктами.
У каждого казака особой земли нет, но каждый имеет право косить сено на лугах, где угодно, т.е. вблизи ли Гурьева или вблизи которого-нибудь форпоста или крепости; косить он может столько, сколько требует его надобность. Дозволяется казакам нанимать для скошения иногородых работников; в первые 10 дней сенокошения, у казака и у урядника может быть 3 работника, у обер-офицера 6 и у штаб-офицера 10 работников. По прошествии 10 дней число работников может быт у всех произвольное. Сенокошение производится с дозволения Войскового Начальства; обыкновенно оно начинается с 1-х чисел Августа и производится до конца этого месяца. Во время сенокошения Гурьев значительно пустеет, потому что большинство жителей находится в степи на сенокос.
Полей около Гурьева казаки не возделывают и хлеб не засевают, потому что почва солонцевато-иловато-глинистая, требующая хорошего удобрения.
Почва до того содержит в себе много солонца, что иногда после дождя выступает из земли соль

Огороды овощные, фруктовые сады и бахчи Гурьевские казаки имеют по обеим сторонам реки Урала. Земля в них достаточно выщелочилась посредством хорошего унаваживания и так как дожди в Гурьеве редки, то для этого в садах устроены на самом берегу Урала чихири, т.е. деревянные водокачки, которые посредством большого деревянного колеса, при помощи лошади и работника киргиза, накачивается вода из реки для всего сада. Для чего в саду устроены деревянные желоба, проведенные около растений. Вода накачиваемая чихирем, тотчас течет по желобам и таким образом, в короткое время все фруктовые растения снабжены водою. Постройка чихиря обходится в 200 рублей серебром. В садах растут следующие фрукты: яблони, виноград – белый, и синий, вишня, слива – белая и черная, смородина, арбузы, дыни и тыквы.

Самый богатый промысел у Уральских казаков есть рыболовство, которых бывает три в реке Урал и три в Каспийском море. Каждое рыболовство, производится в известное время года: 1) Весеннее –Курхайское рыболовство в Каспийском море, производится с 1х чисел Апреля до 20 Мая; 2) Весеннее – севрюжье рыболовство в реке Урал; оно производится с 1-х чисел Апреля по 1-ое число Июля; 3) Осеннее — жаркое рыболовство в море, производится с половины Августа до половины Октября; 4) Осеннее плавное рыболовство, в реке Урал, производится с половины Сентября по 1-е число Ноября; 5) Зимнее неводное рыболовство, в реке Урал, производится с половины Декабря до половины Января и 6) Зимнее Аханное (ахан значит сеть) производится в Каспийском море с 1 января по 1 Марта.
Аханное рыболовство в море считается у Гурьевских казаков самым прибыльным; Гурьевские казаки производят рыболовство в море, в р. Урал же на рыболовстве участвует малое число.
На каждое рыболовство Наказной Атаман назначает по очереди Начальника — офицера, должность которого состоит в наблюдении за порядком рыболовства. Над рыболовством в р. Урал, бывает 1 Начальник и над рыболовством в море бывает 2 Начальника — штаб – офицера, 2 помощника – оба обер-офицера.

1. Весенне курхайное рыболовство в море.

Весеннее курхайное рыболовство, или сокращенно весенний Курхай, производится в Каспийском море со вскрытием льда; обыкновенно оно начинается с 1-х чисел Апреля и продолжается до 20 Мая.
На этом рыболовстве ловится всякого сорта красная рыба, преимущественно севрюга. Сети употребляются для лова так называемые Курхайские. Это обыкновенные ставные сети от 10 до 12 сажен длиною. В ширину имеют он от 14 до 18 ячей. т. е. петель. На нижней подборе т.е. веревке он грузил не имеют, на верхней же есть поплавки. Называемые балберами, если они сделаны из кожи или дерева, и кугами, если это пучки чакана. Эти балберы или куга называются навязываются на расстоянии сажени одна от другой.
Приухи каждой стороны привязываются к кольям, которые вколачиваются в дно морское. Из судов употребляются на Курхайском лове косовые лодки, палубные, полупалубные и подрасшевные лодки, для переборки же сетей – простые бударки, т.е. челноки.
На Курхайном рыболовстве могут участвовать все казаки — служащие, отставные и малолетние; малолетними называются казачьи дети от 15 до 18-летнего возраста, не состоящие на службе, но несущие повинности. Не имеют права участвовать в рыболовстве: 1) иногородные люди и 2) все казаки, находящиеся на действительной службе, а также вдовы и малолетки, не несущие еще повинностей, т.е. не имеющие еще 12 лет от роду.
В этом лове, как и в других прочих морских, каждый имеет право держать сколько ему надобно работников, из казаков ли, или из иногородних и киргиз.
Для надзора за Курхайским рыболовством назначаются два Начальника, так называемые рыболовные атаманы, под наблюдением которых устраиваются две баконные линии, посредством кольев, вбитых в дно на расстоянии от 25 до 50 сажен один от другого и собираемых по 2 с каждой имеющей участвовать в рыболовстве лодке или бударки.
Линии на большой глубине обозначаются плавучими знаками, собираемых с тех которые пожелают там рыболовствовать. Первая линия бьется в море в правую сторону от устьев реки Урала и вторая в левую сторону от устьев реки Урал в глубь моря.
Эти линии называются первыми и вторыми участками баканов и на каждой из них назначается по участному начальнику.
До начала Курхайского рыболовства, все казаки, желающие участвовать в нем, записываются, по своему выбору, в одному из двух участников в список у Начальника над Курхайским рыболовством, и каждый записавшийся казак имеет право на выставку известного числа сетей, соответственно своему чину, в той баконной линии, в которой он приписался. Отставные казаки и малолетние несущие повинности, имеют право на 9 сток, служащие казаки и урядники на 15, обер-офицер на 21. Войсковые старшины и подполковники на 27, полковники на 33 и генералы на 48.
Казаки, сверх распределения своего на две части по участкам, в каждом участке соединяются между собой в артели. Кто впрочем не пожелал бы присоединится к какой-нибудь артели, может оставаться и сам по себе. Число лиц составляющих одну артель, ограниченно так, чтобы в совокупности они имели право выставить не более 100 сетей.
За несколько дней до начала рыболовства Начальник оного делает на гауптвахте перекличку всем записавшимся казакам и кто на перекличку не явился. Тот в этом рыболовстве не имеет права участвовать и должен ждать следующего рыболовства. На перекличке Начальник выкрикивает имена и фамилии казаков, номера жеребьевки и частей их. Это делается так: кладут в чашку бумажные свернутые билеты с именами представителей артелей, а в другую чашку кладут билет с номерами. Билеты вынимаются первым встречным мальчиком или казаком. После этого каждая артель выставляет свои сети порядке доставшимся им номером, так что первый есть ближайший к берегу, начиная с глубины ¾ или 1-го аршина. Жеребья называются полными, если достанутся полным артелям, т.е. состоящим из числа казаков, имеющих в совокупности право на выставку ста сетей, неполными если достанутся неполным артелям. Одиночными — если их получат казаки, не приписавшиеся ни к одной артели. Начальник каждого участка имеет право на выставку в баканных линиях 80 сетей. А помощники их 40. Места для этих сетей назначаются не по жеребью, а выбираются ими где они пожелают. Лучшими местами считаются ближайшие к берегу, как потому что для лова на малой глубине не нужно иметь больших и очень исправных лодок, следовательно меньше издержек.

Число хороших номеров выходит больше или меньше, смотря потому, выпадает на большинство первых номеров на долю полных артелей, неполных или одиночных казаков , так что например тридцатые номера могут считаться иногда принадлежащими еще к хорошим номерам, иногда же к очень посредственным.
Рыболовные атаманы и их помощники выбирают для себя места, признанные долговременным опытом за самые лучшая; по этому места эти постоянны и слывут между казаками под именем Атаманских мест. Сверх того атаманы и помощники их сохраняют право и на то число сетей, которые им следует по чину, но для них не могут уже выбирать места, а должны выставлять через своих работников там, где придется по жребию тем артелям, к которым они приписались.
Некоторые артели, истинно товарищеские, составляются для взаимной выгоды участников вследствие различных соображений, как например потому, что несколько казаков имеют одну общую кусовую лодку или потому, что не имеющий своей лодки приписываются к имеющим, уступая за то лишнюю долю в предполагаемой добыче и т. п. Другие же артели составляются богатыми казаками для того, чтобы под видом их занять своими сетями как можно больше пространства. Они нанимают к себе в работники бедных казаков, составляя с ними как бы товарищество, в котором однако в сущности один – полновластный хозяин, прочие же лишь работники, получающие уговорную плату и уже не имеющие права на участие в улове., или они скупают у казаков могущих по праву участвовать в лов, но не желающих этого.
Казаки бывшие у Начальника Курхайскаго рыболовства на перекличке и получившие жеребья, могут отправляться в море на промысел в жеребьевые участки или в вольные воды (т.е. в промежутки между баконных линий), но не прежде как с дозволения Начальника. Казаки выезжают из Гурьева на рыболовство в море, в назначенный Начальником день, каждый казак выезжает из своего двора в телеге в одну лошадь, семейство его — жена и дети садятся тоже с ним идут на Ракушечью пристань, отстоящую от Гурьева на 7 верст к западу, по приезде на пристань, они прощаются с своими родными и расстаются. Каждый казак входит в лодку со своею артелью и пускается в открытое в открытое море. Морские суда заблаговременно исправлены и снабжены всем нужным как то: сетями, баграми, ножами, веревками, солью, съестными припасами и вином; у некоторых промышленников вино составляет чуть ли не главную заботу.
Когда проведены в море в правую и левую стороны от устьев Урала баконные жеребьевые участки, казаки немедля становятся на свои места, доставшиеся по жеребьевке и рыболовство начато.

Выставка сетей производится следующим образом: каждый выставляет свои – в три линии, т.е. по трети всего числа, на которое имеет право, в линию. По этому ни одна артель не может выставить боле 33 1/3 сетей в линию, или как сказано в выдаваемой ежегодно рыболовным атаманом инструкцией, боле 450 сажен по бакону. (сети, 33 1/3 по 12½ каждая с приухами, составляют 416 сажень, следовательно, 33 сажени, или по сажени на сеть, полагается на промежутки между сетями, ибо одна сет не должна быть счаливаема с другою, чтобы не составилось таким образом непрерывной стены, сквозь которую уже никакая рыба не могла бы проскользнуть к ловящим за баконами).
Первая линия, называется лицевою, обращена следовательно к устьям Урала, а вторая параллельно. Расстояние между линиями не определено в точности, но должно быть таково, чтобы в этих промежутках свободно можно было ездить и поворачиваться на лодках. Вторая линия по возможности выравнивается, чтобы не было в ней уступов, т.е. стараются, чтобы расстояние между обоими линиями у всех ловцов было одинаково. Может случиться, при большом числе участников в лове действительно случается, что нескольким артелям, получивших последние номера, не достает уже места в боканных линиях, тогда они выставляют свои сети в так называемых вольных водах, т.е. в промежутках между баканными линиями первого и второго участков. В вольных водах число сетей и расстановка их представляется совершенно на произвол ловцов, от чего и название водных вод. Сюда же идут и те, которые хотя и получили места в баконных линиях, но уже на большой глубине для лова на которой не имеют пригодных лодок.
Хороший лов на весеннем Курха, по замечанию казаков, продолжается до 1-х чисел Мая; вообще же успех его зависит от господства во время его юго-западных ветров, которые нагоняют рыбу. При выгонных ветрах уловов не бывает почти вовсе. Таков преимущественно NW, которого особенно не жалуют казаки, тем более, что он чаще других ветров усиливается до степени бурь, которыми не только уносятся сети, но срываются сами лодки с якорей.
На Курхайском лов солится рыба и приготовляются из нее припасы: паюсная икра, клей и вязига на судах, и время от времени свозятся для склада или для продажи на берег не иначе, как на Ракушечью пристань, куда должны следовать и откуда возвращаться морем, а не в Уралом, чтобы движением судов не мешать ходу рыбы в реку.
Отлучки с Курхайскаго рыболовства на Ракушечью пристань допускаются не иначе. Как по билетам, в которых означается количество везомой рыбы, икры, и вязиги, для предъявления на Ракушечьем посту. Это делается с тою целью, что бы промышленники не могли выставлять сетей в запрещенном пространстве против устьев Урала.
С 20 Апреля до 20 Мая, казаки приезжают с моря на Ракушечью пристань. Здесь они выгружают с судов соленую рыбу, паюсную икру, клей и вязигу, с уплатою соляной застав акцизной пошлины с каждого пуда соленой рыбы по 20 копеек и с каждого пуда икры по 1 рублю серебром, с вязиги и клея акцизная пошлина не взимается. Акцизная пошлина с рыбы и икры поступает в войсковой доход. Пристань в это время обращается в базар, где иногородцы торговцы и торговые казаки скупают рыбу и ее продукты и везут для продажи в города: Уральск — сухопутно, и в Астрахань — морем. Цены на рыбу на весеннем Курха бывают следующие: севрюга от 80 копеек до 1 рубля 36 копеек за пуд, икра от 7 рублей до 13 рублей за пуд, клей по 2руля за фунт, в сухом состоянии, и вязига от 25 до 30 копеек за фунт.
Во время рыбной торговли на Ракушечьей пристани, с 19 или 20 Апреля, открываются на пристани временные питейные заведения, как то: трактиры, ренсковые погреба. Без распивочной продажи, и временные выставки с продажею хлебного вина — распивочно и навынос; заведения эти, за исключением трактиров, существуют до 20 или 21 Мая, т.е. до конца Курхайского рыболовства, трактиры же с питейною продажею существуют на пристани круглый год.
Есть многие казаки, которые по приезд с курхайскаго рыболовства и привезши с собою рыбу, стараются скорее ее продать покупателю за наличные и получивши деньги, казак домой в Гурьев к родным не торопиться, а спешит в Трактирное заведение, там он пьет вино живет несколько дней сряду, иногда даже неделю и больше, тогда только он подумает о доме и о семействе, когда у него останется ограниченное число денег или тогда когда родные его приедут из Гурьева на пристань за ним.

2.Весенне севрюжье рыболовство в реке Урал.

Весеннее севрюжье рыболовство, или севрюжья плавня, начинается со вскрытием Урала, что среднем числом случается, около города Уральска, в 1-х числах Апреля, обыкновенно от самого города и производится по всему Уралу и в море против Уральских устьев, где и оканчивается в начале Июня. Сети на этом употребляются следующие:
1) Севрюжья плавная сеть имеет 32 сажени в длину с приухами, не более как в ½ аршина, и состоит из двух полотен: переднего, называемого ряжем, имеющего в ширину от 8 до 11 ячей, по 4 ¼ вершка в лопатке и с огнивом в три ячеи, ширина ее от 3 до 4 аршин. Поплавки и грузила расположены на подборах через две ячеи на третьей переднего полотна.
2) Ярыга, она имеет только 7 сажень в длину и устроена следующим образом: весьма широкое полотнище сложено по длине вдвое т, начиная с перегиба, сшито по краям. Но не до конца. Таким образом большая часть сети образует глухой мешок, свободные же, несшитые по краям, концы ее — два крыла: верхнее и нижнее.
3) Невод, он имеет в длину от 120 до 200 сажен и в ширину от 4 до 6 сажен. Ячеи его в 1 1/8 вершка в лопатке, с огнивом в три ячеи. Оба крыла его совершенно одинаковы и ровной длины. Невод употребляется казаками после прохода войска на том пространств, где оно ловило рыбу плавными сетями и ярыгами.
На весеннем севрюжьем рыболовстве участвуют все желающие Уральские казаки, плывут они в бударках (т.е. легких длинных лодках) до устьев Урала и до берегов моря, в каждой бударке находятся 2 или 3 казака. Во время этого рыболовства, обхватывающего значительную часть Урала, рыболовствующее войско, или так называемая громада, должна двигаться все вместе и правильно. Для этого назначаются границы называемые рубежами, означающая место до которого можно плавать, и за которое можно переходить не иначе, как уже на другой день. На другой день начинается лов с этого рубежа и идет до следующего; таким образом от рубежа к рубежу проходят весь Урал. Всех рубежей от Уральска до берегов моря считается 20. Лов начинается не ранее солнечного восхода или по крайней мере совершенного рассвета. У рубежа, при котором дневной лов должен окончиться, прежде нежели плавающее войско успеет его достигнуть ставится кибитка Начальника. По окончании ежедневного лова до заката солнца, все лодки вытаскиваются на берег, дабы ни кто не мог тайно ловить ночью.
Дневок на этом рыболовстве нет.
Отдыхи бывают в праздники, а также и тогда, когда противные ветра. Когда войско приближается к Индерскому озеру, что около Горской крепости, то дается время, нужное для добычи из него соли.
Начальнику над севрюжьем рыболовством, не окончившая ежедневного лова, полагается 6 плавок по проплавленному уже пространству, без захвата следующего рубежа; но они не должны продолжаться более часа. Для этого складывают в пользу его 6 бударок по 1 разу. В остальное время запрещается Начальнику ловить для себя.
По приплытии севрюжников к Гурьеву, тут под Гурьевом они останавливаются, производят рыболовство плавными сетями, ярыгами неводами; через день бывают дневки и рыболовство не производится; во время дневок пойманную рыбу продают. Потом приплывают они в Гурьев, что бывает в конце Мая, здесь они стоят несколько дней, во время дневок продают рыбу: за тем проплывают до устьев Урала, а иные до берегов моря, там оканчивают рыболовство, бударки и сети вытаскивают из воды, кладут в телеги, рыбу солят и укладывают; таким образом они возвращаются домой сухопутно на длинных дрогах, называемых здесь адрами, которые во все время рыболовства за ними следовали.
Цена определяется рыбе на счет и на вес. Икру оценивают отдельно, на взгляд, и продают сырьем, т.е. как она в рыбе. Дают до 1 рубля 50 копеек за право выпороть икру из севрюги, после чего мясо продают другому. Средняя цена севрюги на этом рыболовстве – от 30 до 40коп. и икра — от 8 до 10 рублей за пуд – сырьем.

3. Осенне — жаркое рыболовство, в море.

Осенне-жаркое рыболовство в Каспийском мор производится с половины Августа и продолжается до половины Октября; оно производится таким же порядком, как весною Курхайское рыболовство; разница в том, что на жаркое осеннее рыболовство казаков отправляется значительно меньше, против весеннего Курхайскаго; при том же в осеннее время в море встречается полоса зеленой слизистой воды, которую казаки называют чумою. Вода в это вредна для сетей; сети, попавшие в подобную воду, гниют и бывают ни к чему не годны.
На жарком рыболовств ловится та же рыба, что и весною на Курха, цены на нее те же. Пойманную рыбу казаки солят на судах, привозят ее с моря на Ракушечью пристань, уплачивая за соленую рыбу и икру акцизную пошлину; здесь покупают ее иногородые торговцы и торговые казаки и везут для продажи в Уральск сухопутно и в Астрахань морем
Пристань опять оживляется так же как и весною, привоз разных товаров из Астрахани бывает велик; Гурьевские иногородные торговцы возвращаются с Нижегородской ярмарки, вообще все те Гурьевские жители, которые уезжали из Гурьева весною и летом, осенью бывают в Гурьеве с привезенным для продажи разным товаром.

4. Осенне–плавное и неводное рыболовство в р. Урал

Осеннее плавное и неводное рыболовство в р. Урал, начинается с половины Сентября продолжается до конца Октября, или 1-х чисел Ноября т.е. до замерзания реки; рыболовства эти производятся от Каленовского форпоста, отстоящего от г. Уральска вниз в 191 ½ верстах. На этом рыболовстве употребляются сети те же, что и весною, а именно следующие: плавные сети, ярыги и невода. На осенних рыболовствах имеют право участвовать все желающие лица Войскового сословия, как и в весеннем, при чем также число бударок, на которых каждый имеет право, не ограничено. Так например, в 1865 году, на осеннем рыболовстве, в конце Октября на рубеж около Гурьева, было 2500 бударок. По Уралу плывут в бударках, т. е. легких длинных лодках, Уральские казаки; в каждой бударке сидят по 3 казака, один гребет веслами, а другой держит сеть, в бударках же с неводами сидят 3 казака, двое гребут и третий управляет лодкою. Начинают они плыть от Каленовскаго форпоста, многие же казаки начинают плыть с форпостов, которые следуют ниже Каленовскаго. Берегом же реки Урала сухим путем следует длинный ряд обозов с солью, для соления пойманной рыбы.
Осенне плавное рыболовство также производится по рубежам, назначение которых представляется Начальнику по соглашению с промышленниками, потому что в это время рыба уже нейдет, а лежит на ятовях, которые год от году могут изменятся: изменения же эти известны казакам из наблюдений, делаемых смотрителями Урала. Всех рубежей 16, именно: 1) Антоновский форпост, 2)Котельный, 3) Красноярский, 40 Хоргкинский, 5) Горская крепость, 6) Гребенщиковский форпост, 7) Кулагинская крепость, 8) Зеленовский форпост, 9) Кармановский, 10) Ямановский, 11) Сарайчиковская крепость, 12) Редутский форпост, 13) между Редутским и Кандауровским форпостами, 14) Кандауровский форпост, 15) под городом Гурьевом, 16) ниже Гурьева славущая ятов
В конце рубежа, который хотят проплавать, ставятся в три ряда крючковая снасть, что бы рыба, уходящая назад, на нее попадала. Пойманная таким образом рыба отдается Начальнику рыболовства в вознаграждение его трудов. Это единственное исключение, по которому дозволяется ставить в Урале крючья.
Рыболовство это начинается с солнечным восходом, для окончания же его нет определенного срока, а кончают когда успевают расплавлять всю ятомы, находящиеся на рубеже. Оно начинается с удара. Бударки всегда выравниваются по берегу и по сигналу сталкиваются в воду. Там где за неимением по близости отлогих мест, они стоят на яру, как например на последнем на последнем рубеже от Гурьева к морю, второпях редко обходится без ломки. Сверх этого, когда бударки уже в вод, Начальник ведет их до некоторого расстояния от ятова гурьбою так сказать колонною, не давая никому выходить вперед своей лодки. Когда начальник с своею лодкою отплывет прочь, то начинается перегонка. Всякий гребет с величайшем напряжением сил, часто до совершенного изнеможения.
По причине такой усиленной работы, а также и для большего удобства в сбыт наловленного, назначают на этом рыболовстве через день дневки, во время которых бывают базары. Но начальником предписывается строго смотреть за тем, что бы не делалось пустых дневок, когда по незаловам продавать почти не чего, а спешить к Гурьеву и кончить плавание до замерзания реки, дабы успеть за Гурьевом расплавлять Славушую ятов, от которой всегда ожидают большой добычи.
Так как плавными сетями и ярыгами преимущественно ловится яловая красная рыба, черной же в них мало попадает, то сзади главной массы плавничей производится лов неводами, который, по огромному количеству доставаемой им рыбы, едва уступает в важности самой плавне. С Антоновского форпоста до Кулагинской крепости, этот лов неводом дозволен только на другой день после разбития ятовой передовым войском; на этом пространстве он производится вольно, т.е. где и как кто хочет. С кулагинской же крепости вниз, т.е. до моря, неводной лов идет в тот же день, как и плавня, но не ранее как после проплытия плавней.
До приплытия этих рыболовов к Гурьеву, они стоят здесь и производить рыболовство несколько дней; пойманную рыбу солят и складывают на воза, а отсюда проплывают Гурьев городок, до устьев Урала или до берегов моря. Тут присоединяются к ним некоторые Гурьевские казаки рыбачить: за тем рыболовство это оканчивается ниже Гурьева; бударки и сети вытаскиваются из воды, их кладут на воза, рыбу также, и таким образом возвращаются домой сухим путем на адрах.
На осеннем рыболовстве в р. Урале, цены гораздо выше, чем на весеннем: икра продается до 14 рублей за пуд, осетр до 4рублей за пуд, а севрюга от 2 р. 50 коп., до 3 руб. за пуд.
Во время осеннего рыболовства открываются по берегу Урала временные подвижные выставки с продажею хлебного вина, распивочно и на вынос, а также выезжают из Гурьева торговцы с продажею фруктов: яблоков, винограда и слив.

5. Зимнее–неводное рыболовство в реке Урал.

Зимнее неводное рыболовство производится в Урале с половины Декабря до половины Января; рыболовство это разделяется на пять участков; 1) от Гурьева сначала по главной трубе Урала, а потом по Золотинке до самого впадения ее, и называется на ширине; 2) по перетаске (на Алексашкином проранке, по его, лова не производят); 3) по Бухарке; 4) по Яицкому устью, начиная от того места, где от общей трубы Урала отделяется Золотинка; 5) от нижнего устья р. Сорочинка до Гурьева. На зимнем неводном рыболовстве употребляются так называемые зимние невода, отличающиеся от осенних единственным вчаливанием на место частика — мотни или кутца, длиною в 4 сажени, сделанной из сети более частой, чем крылья. Тяга этих неводов подо льдом производится следующим образом. Посреди реки делают большую прорубь квадратной формы, в сажень слишком в сторон, называемой запуском. От нее начинают прорубать маленькие круглые проруби не более полуаршина в диаметре, на большем или меньшем расстоянии одна от другой, смотря по длине прогона (прогоном называется длинный жест). Эти проруби идут от запуска к тому и другому берегу в несколько косвенном направлении. Дойдя до берегов, продолжают линия их вдоль каждого берега вниз по реке сажень на сто. Последняя из этих прорубей того берега на который намереваются вытащить невод, делается побольше и в форме трапеции, у которой одна из параллельных сторон, именно обращенная к берегу, значительно короче трех остальных. Ее называют возьмою и предназначают для вытягивания невода. Форму трапеции делают ей для того, чтобы, при вытягивании, оба крыла невода сходились все ближе одно к другому. Начиная от крайней из идущих вдоль противоположного берега проруби, которая лежит несколько выше возьмы, прорубают к этой последней вкось через реку еще ряд маленьких прорубей. В запуск запускают невод в воду.
К обоим клячам его привязано по длинной веревке, такой, чтобы можно было конец ее вытащить на берег, прежде чем невод, опущенный с запуском начнет растягиваться. Эти веревки пропускают под льдом по линии прорубей посредством прогонов, к которым он привязаны своими свободными концами, точно таким же способом, как и при выставке аханов, с тою лишь разницей, что здесь, дабы дать прогону желаемое направление, не вешают на проруби костылей, а вместо этого по мере продвигания прогона вперед, идет человек от проруби к проруби и, опуская вниз палку, дает знать, толкается ли об нее прогон при поворачивании его вправо и или влево посредством сашила и прогонного багра. Когда таким образом конец прогона окажется у последних к берегу прорубей, то зацепливают привязанную к нему прогонную веревку крючком сашила и уже руками вытягивают ее на берег, а с нею вместе вытягивают и крыло невода доводя конец его до самого берега.
Перед началом лова все записываются по желанию в один из участков, для каждого из которых назначается особливый Начальник; в каждом же участке все приписываются к какому-нибудь неводу, оставляя таким образом артели, которые не могут состоять меньше как из 14 человек. Это установлено для того, чтобы хозяева неводов из желания получить паи побольше, не ограничивались наименьше возможным числом работников из казаков, пристающих к неводу из за паев, и тем не лишали бедных казаков — участия в этом лове. Запрещается употребление неводов, взятых на прокат у Астраханцев, чтобы через это часть выгод от улова не переходила в их руки, и чтобы побудить Уральцев заводить свои невода.
Перед началом лова осматриваются все невода — крепки ли они, чтобы потом из за починки их не было проволочки в тяг. Когда все расписаны по участкам, то делают на верхней и нижней грани каждого из них и при истоках побочных рукавов, в которых не производится лова, переставы; прорубив во всю ширину реки прорубь в виде узкой полосы, растягивают в ней на кольях большие невода, совершенно перегораживающие реку, как в ширину так и в глубину. После этого приступают к самому лову. В каждом участке ловят как в пруд, откуда уже рыб выхода нет и она вся бы вылавливалась, если бы не могла частью, конечно в небольшом количестве, прижаться к ярам, где нельзя захватить ее неводами. По этому в 1852 году просили казаки дозволить им багрить по ярам, куда особенно много скопилось сазанов; но Войсковая Канцелярия не разрешила этого на том лишь основании, что настоящий порядок зимнего неводного рыболовства существует несколько лет без всякого изменения.
Рыбы ловится на неводном рыболовстве очень много, так что часто сажень на 15 нельзя бывает дотащить мотни до возьм, не выбрав прежде рыбы из самих крыльев.
Неводный Зимний лов производится сообща т.е. каждый невод ловит не на себя, а складывает вес улов в общие кучи, называемые урсами. Такой лов продолжается непрерывно трое суток, что называется тягою,
После чего бывает дневка; во время которой производится дележ рыбы. Всю рыбу делят на паи, полагая на каждого хозяина невода по 6 паев, на чиновника (офицера), лично участвующего в лове, по 2 пая, а на урядника, простого казака и иногороднего работника — по паю. За работника получает полагаемый на него пай нанявший его. Сверх того участному Начальнику, в вознаграждение его трудов, полагается 10 паев, при чем само собой разумеется, что если он имеет и свой невод, то за него получает наравне с другими хозяевами следующие ему 6 паев. При этом строго запрещается Начальнику, прежде общего раздела, брать себе лучшую рыбу из урсов.
По окончании дележа, начинается вторая тяга, продолжающаяся также три дня, и так далее до окончания всего лова.

6. Зимнее Аханное рыболовство в море.

Аханное рыболовство в Каспийском море начинается зимою с того времени, когда лед достаточно окрепнет для того, чтобы можно было по нем безопасно ездит; обыкновенно оно начинается с 1 Января и продолжается до 1 Марта. Оно против Курхайского и Жаркого рыболовства заслуживает боле внимания; во 1-х, рыбы больше ловится, сбыт ее хорош в Гурьеве, потому что она во время зимы хорошо сохраняется от порчи и возможно ее вывозить в города Уральск и Астрахань свежею без соления во 2-х, оно требует боле расхода денег для того, чтоб собраться на это рыболовство, и в 3-их, сопряжено с трудностью и опасностью на глуби вследствие относов.
В аханном рыболовстве могут участвовать все казаки лично или поручая свое право другим или через своих рабочих, иметь которых из иногородних на этом рыболовстве дозволено; преимущественно же участвуют в аханном рыболовстве Гурьевские казаки; число рабочих на этом рыболовстве дозволено: полковнику 4, штаб-офицеру 3, обер-офицеру 2, уряднику и простому казаку 1, малолеткам работников не полагается.
Пойманную рыбу и продукты ее, — икру и клей, аханщики привозят возами не на Ракушечью пристань, а прямо в Гурьев, рекою Уралом по льду и продают ее здесь иногородным торговцам, которые в это время нарочно сюда приезжают из Самарской, Саратовской и других губерний. Для покупки рыбы, а также местным иногородным торговцам и торговым казакам, которые увозят ее для продажи в Уральск, Астрахань и другие города.
Цены в это время на аханную и ее продукты в Гурьев, бывают следующие: белуга, шип и севрюга, от 2 до 3 рублей 50 копеек за пуд, осетр от 3 рублей 50 копеек до 5 рублей за пуд, икра свежая от 10 до 15 рублей за пуд, паюсная же икра для продажи на аханном рыболовстве не приготовляется, а вязига из рыбы не вынимается. Клей продается от 55 до 65 копеек за фунт в сыром состоянии, и высушенный — от 2 рублей 20 копеек до 2 рублей 50 копеек за фунт.

Тюлений бой.

Во время Аханнаго рыболовства часто попадаются в сети тюлени; их брать казакам дозволено и убивать на льду, но запрещается употреблять особливые средства, нарочно придуманные собственно для лова тюленя, а также и бить тюленя молодого. В Феврале месяце тюлень щенится и выползает из воды на поверхность льда огромными стадами. Довольно далеко от места рыболовства на глуби. В конце зимнего рыболовства многие аханщики отправляются бить тюленя; орудие их небольшая палка, в конце коей налит свинец, палка эта называется чакушкою; подходят они к тюленям осторожно и против ветра, чтоб его не испугать, потому что тюлень весьма чутлив и от малейшего испуга скоро уходит в воду. Удар чакушкою тюленю в лоб или по носу- смертельно. Убив одного тюленя, промышленник загораживают дорогу убитым тюленем живым тюленям и при удобном случае двое или трое казаков набивают в сутки до 100 штук тюленей и более. Набитый тюлень промышленники привозят на санях рекою Уралом в Гурьев, где уплачивают таможенной застав акцизную пошлину по 30 копеек с пуда тюленя и продают его иногородным торговцам и торговым казакам, которые увозят тюленя в Астрахань и в Уральск; для предохранения от порчи, тюленей в Гурьеве солят.
Цена на тюлень в Гурьеве бывает в марте месяц по 1рублю за пуд; шкуру его иногда продают отдельно по 25 или 35 копеек за штуку. Промысел этот не велик.

Скотоводство.

Главную промышленность скотоводства в Гурьев, составляет овцеводство – киргизский баран; пригоняют этот скот киргизы зауральной орды в Гурьев на меновой двор огромными партиями; мена его производится на меновом дворе с первых чисел Августа по Март месяц. Покупка баранов на наличные деньги и мена хлебом производится казаками и иногородными торговцами, многие же Гурьевцы покупают огромные партии баранов на меновых дворах в Уральск и Оренбург. Годовая покупка баранов простирается до 400000 голов и боле. Купленных баранов на меновом двор каждый хозяин отсылает в степь для откармливания. Для чего у каждого торговца, для наблюдения за скотом, имеются приказчики, работники и пастухи, по большей части все киргизы. Цена баранам к покупке с 1 Февраля по Март месяц бывает считая кругом, от 2 до 3 рублей за штуку. Весною же в Марте месяц угоняют этот скот для продажи в Калмыковскую крепость на ярмарку, отстоящую от Гурьева в 240 верстах, где покупают его приезжие иногородные русские торговцы, ценою от 4 до 5 рублей за штуку. Кроме баранов, Гурьевские жители покупают на меновых дворах от киргиз зауральной орды лошадей, верблюдов – одногорбых и двугорбых – и рогатый скот: коров, быков, коз и козлов, которых отсылают сперва в степь для откармливания и потом угоняют для продажи весною, в Марте месяце, в Калмыковскую крепость на ярмарку и осенью, в Октябре месяце, — в Гурьев на ярмарку. Торговля эта мене значительна против овцеводства. Цена этому скоту в продаж бывает следующие: лошади — молодые от 15 до 30 рублей и старые от 30 до 70 рублей и дороже; верблюды – молодые от 12 до 15 рублей и старые от 20 до 60 рублей; коровы и быки – от 15 до 30 рублей и козы и козлы — от 2 до 3 рублей за голову. Торговлею скотом большею частью занимаются казаки, потому что они имеют право на войсковой земле пасти для откармливания беспошлинно определенное число голов скота, соответственно своему чину. Число голов скота беспошлинно могут иметь на войсковых лугах для откармливания, следующие войсковые лица, а именно: штаб-офицеры по 1500 баранов и 210 штук рогатого скота, обер-офицеры по 1000 баранов и 140 штук рогатого скота, нижние чины и малолетки, несущие повинности, по 500 баранов и 70 штук рогатого скота. Сверх этого количества, за весь скот они платят акцизную пошлину по 10 копеек, с рогатого скота и по 4 копейке с барана в год.
Иногородные лица платят акциз с каждой головы имеющегося у них скота в войсковых лугах, для откармливания или прогона, по 14 коп. с лошади и рогатого скота и по 5 копеек с барана; акцизная пошлина со скота поступает в войсковой доход.

Хлебная торговля.

После рыболовства и скотоводства есть хлебная промышленность, которую, по обширности своего оборота, можно назвать главною в Гурьеве.
Ржаная мука, пшеничная разных сортов и овес. Привозятся сюда здешними казаками и иногородными из г. Астрахани морским путем и продаются в Гурьеве жителям, ржаную же муку продают киргизам зауральских орд. Привоз муки и овса из Астрахани в Гурьев бывает весною, летом и осенью, и из Уральска — зимою.
Количество привезенной муки и овса в Гурьев, в течение года доходит до 200000 четвертей или кулей. Цена на муку и овес в Гурьев, бывает следующая: ржаная мука от 60 до 80 копеек за пуд, пшеничная трех сортов от 1 до 1 рубля 50 копеек за пуд и овес от 65 копеек до 1 рубля за пуд.

О ярмарке.

Ярмарка в Гурьеве бывает один раз в год, именно осенью, сроком с 25 Октября по 10 Ноября. На Гурьевскую ярмарку привозят купцы из Уральска сухопутно следующие товары: красный товар, мелочной, обувь, железо, мед, сахар, чай, кофе и табак. Кроме Уральских торговцев на ярмарке торгуют и Гурьевские торговцы красным товаром, мелочным, обувью, чаем, сахаром, кофе, пряностями, табаком и вином. На этой ярмарке, кроме товаров бывает продажа скота как то: баранов, рогатого скота, верблюдов и лошадей. Скот этот пригоняют со степи киргизы зауральских орд, а также и пригоняют его некоторые казаки и иногородные для продажи. Торг на Гурьевской ярмарке преимущественно ведется красным товаром и скотом. По сведениям Г. Рябинина оказывается, что на гурьевскую ярмарку в 1862 году было привезено разного товара на сумму 430000 рублей, за исключением скота, и продано разного товара на сумму до 100000 рублей.

О привозе товаров в Гурьев, о числе торговых заведений и ремесленников, о пароходстве и о вывозе и привозе товаров в Гурьев на морских судах

Товары, которые в Гурьев не производятся, привозятся из г. Астрахани морем именно: хлеб, овес, крупа, вино, сахар, чай, кофе, пряности, сласти, табак, красный товар, обувь, железо, мелочной, и проч. – Привоз товаров бывает весною, летом и осенью, и из Уральска сухопутно зимою эти же товары. Товары привозятся иногородными лицами и казаками, каждый для своей лавки, иные же снабжают товарами других торговцев, которые из Гурьева не каждый год ездят в Астрахань и в Нижний Новгород на ярмарку.
Всех торговых заведений в Гурьеве 58, а именно: лавок с красным товаром 6, лавок с колониальным, бакалейным, москательным мелочным товаром 14, мелочных лавок и лавочек 13, табачных заведений: лавок 1 и лавочек 8 и питейных заведений: трактиров 2, Ренсковых погребов с продажею питей роспивочно и на вынос 3, питейных домов 8, штофных лавок 2 и оптовый склад хлебного вина 1; гостинного двора в Гурьеве нет и базаров в городе не бывает. Всех мастеровых и ремесленников в Гурьеве 33, как то: хлебопеков 3, мясников 4, серебряков 3, медиков 1, стекольщиков 2, слесарь, он же и столяр 1, кузнецов 5, портных 5, башмачников 2, шорник и сыромятник 1 и извозчик 1.
Все мастера и ремесленники иногородные и все торговые лавки, лавочки, и заведения содержат большею частью иногородные лица, казаки же имеют лишь несколько лавочек и заведений. Казаки торгуют мукой и овсом из своих домов, при которых имеются отдельные кладовые, выстроенные из воздушного кирпича и называются палатками. Рыбу и тюлень, которые, привозят они зимою с Аханнаго рыболовства, также продают дома из кладовых; некоторые же казаки вывозят рыбу на базарную площадь и продают там с возов. Сбыт вывозимых из Гурьева продуктов и товаров и покупка товаров и привоз их в Гурьев, производятся самими мастными жителями.
Пароходства в Гурьеве нет, но весною пристает к Гурьеву 1 пароход из Астрахани, 3 раза, в 12 верстах от устьев Урала, вблизи острова большего Пешнаго, в Каспийском море, к самому же Гурьеву пароход не может проходить по причине мели. В первый раз пароход приходит к Гурьеву из Астрахани в половине Апреля и через 2 или 3 дня отправляется из Гурьева в форт Александровский, куда он везет из Гурьева сотню Уральских казаков на два года, для смены тамошнего гарнизона; в конце Апреля пароход возвращается к Гурьеву во 2-й раз и привозит Уральских казаков, отслуживших срок своей службы в форт Александровском; через три дня уходит пароход в Астрахань с пассажирами из Гурьева и в начале или половине Мая приходит опять к Гурьеву с пассажирами из Астрахани, уже в 3-й раз, и через три дня отправляется из Гурьева с пассажирами в Астрахань и бое не приходит до следующего года.
Число морских судов в Гурьеве, как то: кусовых лодок, салмовок и других, определить верно нельзя, но можно сказать, что почти у каждого Гурьевского промышленника, казака и иногороднего, есть суда, которые весною с открытием навигации, отправляются из Гурьева в Астрахань с здешними продуктами как то: рыбой, икрой, клеем, тюленем салом и кожами. Некоторые же иногородные торговцы уезжают из Гурьева летом в нижний Новгород на ярмарку для покупки разных товаров. Вообще во время лета Гурьев городок значительно пустеет, потому что большая часть жителей уезжают оттуда на это время. Суда эти приходят с товарами из Астрахани в Гурьев, летом и осенью, останавливаются у Ракушичьей пристани, где выгружают из них товары как то: муку, крупу, овес, сахар, чай, кофе. Пряности, сласти, вино и табак внутреннего приготовления: листовой в кулях и приготовленный в обандероленных помещениях. Товары эти с пристани, перевозятся в Гурьев сухопутно самими хозяевами или наймом для перевозки их извозчиков казаков. Которым платят с куля муки и овса, весом до 7 пуд каждый от 10 до 15 копеек за куль, с прочего же товара плотится за провоз уговорная плата с воза.

Общественная жизнь.

В буквальном смысле общественной жизни и увеселений Гурьеве вовсе нет. Большинство жителей в Гурьеве составляют войсковые обыватели: нижние чины из них одни состоят на действительной служб, а большая часть занимаются промыслами и торговлей, так что они не видят как проходит год. Весною они заняты наймом казаков на службу, отправлением на Курхайское рыболовство в море и отправлением в Астрахань для покупки там хлеба, овса и других товаров; летом они свободны, время проводят по большей части в безделье и сне. В конце лета, именно с 1-х чисел Августа. Отправляются на сенокос, где трудятся до Сентября месяца, другие же в это время отправляются в море на Жаркое рыболовство и возвращаются с него осенью в Октябре месяце. С этого времени они до зимы свободны, некоторые же участвуют в осеннем рыболовстве по реке Уралу, большая же часть казаков приготовляется к Аханному рыболовству в море, в домах их идут хлопоты и приготовления т.е. вязание аханов и сетей, заготовление провизии, исправление аханной сбруи и наем рабочих. Хлопоты эти и работы продолжаются до самой зимы, с утра до позднего вечера они бывают заняты. Зимой же отправляются на Аханное рыболовство в море, откуда возвращаются в Гурьев в 1-х числах Марта. После Аханного рыболовства, которое сопряжено с большею тратою денег на сборы, трудностью на самом рыболовстве, среди зимы в открытом море, и опасностью на глуби, за что вознаграждают их хорошие уловы больших белуг, чрез которые поправляются домашняя их обстоятельства, казаки в Апреле месяц опять собираются на весеннее Курхайское рыболовство.
Таким образом Гурьевцы весь год деятельно проводят в трудах и занятиях.
Конечно не все Гурьевские казаки буквально так проводят вес год в занятиях, есть и такие, которые не на все рыболовства ездят и есть казаки, которые вовсе не ездят на рыболовство, а промышляют службою или торговлею. Из числа таких людей многие имеют много свободного времени, которые проводят в веселье и попойках, а иные даже просто от безделья пьянствуют в трактирах, погребках и кабаках.
Табак казаки дома не курят и другим не позволяют у себя курить, но в питейных заведениях сами по большей части курят, на рыболовствах тоже курят; в Гурьеве же преимущественно из простых казаков, курят табак молодые люди, а также казаки находящиеся на действительной службе.
Семейства их проводят время у себя дома в хозяйстве. В праздники казаки и казачки ходят друг к другу в гости; прогуливаются по Гурьеву, сидят группами около своих домов и проводят время в разговорах. На масленице катаются на лошадях по улицам и по льду реки Урала. На берегу Урала пред домом Атамана (казаки называют Начальника Гурьева городка Атаманом), устраивается из пластов льда небольшая пирамида с флагами, величиною в вышину 1 ½ сажени и в ширину 2 аршина, называемая городком; этот городок, казаки, по существующему издавна обычаю, берут приступом на лошадях верхом, для чего в последний день масленицы ставят на этот городок в закупоренном бочонке, ведра полтора водки, купленной Начальником на свой счет. Казаки малолетки ездят верхом на лошадях верхом по улицам, некоторые из них наряжены в офицерское платье и они считаются начальниками над прочими; кроме того назначается Начальником города из линейной команды человек 5 казаков, которые тоже с малолетками ездят. Наконец по данному сигналу Начальником, все они скоро дут верхом мимо городка, разрушают его палками и отличившийся казак в этом деле, получает в награду за удальство бочонок с водкой. При этом случае не обходится без того, чтобы кто-нибудь из наездников не был ушиблен,
Обыкновенно достается ушиб пластом льда храбрецу, получившему вино.
Домашняя жизнь казаков довольно скучна и однообразна.
Благородные лица войскового сословия — офицеры занимающие здесь должности, по большей части люди достаточные живут они своими домами тихо и скромно, и по большей части, особняками – скупо и однообразно, даже в некоторых случаях скучнее простых казаков; круг знакомых состоит из чиновных и богатых казаков. Мужчины по большей части носят Форменное платье, а женщины общеевропейское, национальный же костюм надевают в редких случаях. Проводят свободное время в чтении книг и газет, в гостях друг у друга — в игре карточной и биллиардной, иногда в катаниях по городу и охотою на дичь, собраний же и семейных вечеров не знают, –у каждого мысль о торговле. Вообще жизнь их скучна и однообразна без особенных тревог, но за то и без особых удовольствий; при всем том в казачьем благородном кругу – замкнутость, как будто один в другом не нуждается.
Иногородные здесь: купцы, мещане и крестьяне – все торговцы и ремесленники; проводят они время в торговле, ремеслах, поездках по своим делам в Астрахань и Нижний – Новгород. Домашняя жизнь их та же, как в прочих городах; знакомы они меж собой и с казаками живут дружелюбно. Гражданских чиновников здесь самое незначительное число; досужное время от занятий проводят они в чтении книг и газет, знакомстве с офицерами, карточной игре и охоте; вечеров и собраний у них не бывает, одним словом, жизнь их также полна скуки и единообразия, как жизнь здешних казаков.
Казаки любят музыку и песни, музыка их – гармония, балалайка и гитара; песни у них в употреблении: общие русские, исторические, относящиеся ко временам казачьего самоуправления, военные и местные, про родной Яик и Каспийское море. Вот две любимые песни Уральцев, взятые мною из сочинения Г-на Железнова (ныне покойного).

Яик ты наш, Яикушка,
Яик, сын Горыныч. (2)
Про тебя, про Яикушку,
Идет слава добрая. (2)
Про тебя про Горыныча,
Идет речь хорошая. (2)
Золочено у Яикушки,
Его было донышко. (2)
Серебряна у Яикушки
Его была покрышечка. (2)
Жемчужные у Горыныча
Его крыты-бережки. (2)
Мутнехонек наш Яикушка,
Бежишь же ты быстрехонек, (2)
Прорыл, протек наш Яикушка
Все горушки, все долушки. (2)
Выметывал наш Яикушка
Посередь себя часты острова (2)
С вершин взялся наш Яикушка
Бежишь же ты вплоть до низу. (2)
Как до славнаго города,
До города до Гурьева. (2)
До славного ты до моря,
До моря до Каспийскаго. (2)
За Гурьевом выпадал ты
Во батюшку сине – море. (2)
Как до славнаго острова
До острова Камышина. (2)
На остров Камышине,
Братцы, старики живут. (2)
Старики братцы старожилые
Они по девяносту лет (2)
С покоренною золотой ордой
Старики братцы, во ладу живут. (2)

Не ясные соколики слеталися,
Не хивинские визиюшки съезжалися:
Соходилися, съезжались добрые молодцы,
Добры молодцы, уральские казаченьки.
Они думу крепку думали:
Да кому из нас ребята атаманом быть?
Атаманом быть рябята, эсаулом слыть?
Уж мы выберем, ребята, атаманушку,
Атаманушку мы выберем “походного”,
Эсаулушку мы выберем “залетнаго”.
Атаман то говорит, братцы, как в трубу трубит
Эсаул то говорит, братцы, как в свирель свистит
Еще долголь нам, ребята, на Дарье стоять?
На Дарье стоять, караул держать?
Мы Дарью – реку пройдем рано с вечера,
А Куван – реку пройдем во глуху полночь,
А в Хиву придем вкруг белой зари
Мы хивинскому султану не покоримся,
А поклонимся, покоримся Царю – Белому,
Царю – Белому, ребята, Петру Первому!

Очерк уральской казачьей общины
Сергей МАКСИМОВ

Живи вольный казак,
пока Москва не проведала.
Старинная казачья поговорка

ВОЙСКОВОЙ ОБОЗ

В земле уральских казаков, где старинная, излюб­ленная русским народом общинная форма быта ревниво отбивалась и бережно сохранилась, мне привелось видеть эту общину не только глаз на глаз, что называется «в лицах» и «воочию», но и выразившеюся в такой пре­лестной картине, которая поразила и увлекла меня.

Наступила вторая половина сентября, и стояли та­кие ясные дни и теплые ночи, какие бывают в Петер­бурге только в июле. Возы с арбузами на рынке г. Ураль­ска (по 50 коп.— 1 р. воз) уже исчезли; держались пока еще дыня, которых в этой сытой и благодатной земле насчитывают не один десяток сортов и между ними самыми вкусными (очень сладкими) почитают тополинские, зеленовские и сарайчиковские. Уборка хлебов окончена уже целый месяц тому назад, и тянулось то досужее безработное время, которое всякого заезжего и поражает безжизненным однообразием и одолевает скукой.

Однако приходилось уже немного томиться и недолго ждать. На 20-е число сентября войску указано было войсковой канцелярией начало «плавни», или «плавенного рыболовства». А так как оно начинается с Каленовского форпоста в 200 верстах от г. Уральска, почти на середине течения реки Урала от этого главного вой­скового города до Каспийского моря или Гурьева-городка, то казаки из-под Уральска давно уже потянулись к этому заветному рубежу. Я поспешил за ними, чтобы поспеть к самому началу плавни («осенней», потому что бывает еще «севрюжья плавня», или, как проще говорится там,— «севрюги»).

Дорога не дарит разнообразием и не веселит неожиданностями: едем глухой и гладкой степью. Голая земля на ней от летнего зноя покрыта многочисленными трещинами, и хотя на это осеннее время на бесплодных солончаках, по закону природы тех мест, успела уже обнаружиться молодая жизнь в виде свежих и разно­образных солонцовых растений, все же чувствуется, что едешь той степью, которая сродни киргизской, потянувшейся по ту сторону реки Урала в неизмеренную даль и глубь Средней Азии. Самый Урал, силясь разнообразить впечатления, успокаивает лишь небогатой зеленой растительностью, тщательно сберегаемой; но и побережные ветлы, ивы и березы годятся только на жерди и колья и выросли лишь на сырых и низких местах самой реки. Воздух очень сух, и едва справляешься с жаждой при помощи дынь и арбузов, гостеприимно предлагаемых в селениях, которые до сих пор почему-то сохраняют чужое и ненужное, давно потерявшее всякий смысл имя — форпостов (но не станиц). В довершение бед перед нами встало густое серое, неприглядно-громадное облако от исчезнувшего из глаз полотна дороги вплоть до недосягаемой выси ярко-голубого и жаркого неба. Мы уже чувствуем его близость в том, что слой мелкой и тяжелой пыли покрывает платье, залегает нос, слабеют зрение и слух, усиливается жажда.

— Дайте воды вымыть лицо и руки. Дайте возможность отряхнуть платье.

— Напрасный труд: дальше еще хуже будет. Мы нагнали войсковой обоз.

В самом деле, из невиданного до тех пор чудовищного пыльного облака долетают до нас скрипы немазаных колес на телегах ленивых казаков и вблизи колес, смазанных догадливыми свежим дегтем очень недавно, но уже успевших набраться пыли. Слышатся сфыркивания лошадей, и мы обязательно берем значительно в сторону, с трудом распознавая и отыскивая свободное место на широком стенном просторе, чтобы не врезаться в самый обоз и не запутаться и не заблудиться. Едем точно во тьме ночной, хотя не так давно любовались ярким све­том полуденного солнца. Внезапно накрыла нас глухая ночная тьма — именно глухая, потому что, осиливая пыльное облако и объезжая войсковой обоз, мы поража­емся необыкновенною тишиною. Как будто там нет живых людей, для которых так обязательно живое слово, и как будто все движение руководится неведомою силою, а люди крепко спят или вымерли. Это молчаливое шествие войскового обоза в строго определенном по­рядке в самом доле поразительно и торжественно. Словно на чопорное масленичное катанье с целью себя показать выехало войско в степь на прогулку, а не на работу, которая предполагает неизвестность и, во всяком случае, заботу, нервное возбуждение, подъем кое каких мелких страстей, торопливых хлопот и бестолковой суетни. Видимо, сытому человеку нечего торопиться и беспокоиться: он идет расправить слежавшиеся кости и позабавиться, как сибарит, когда придет время, «укажут час».

— На нынешней плавне, — объясняют нам,— предполагается больше двух тысяч «связок», то есть больше четырех тысяч будар. На каждую связку (две плавные сети, или ярыги) приходится средним числом до пяти телег обоза. Вот какая громада пылит и шевелится тут в этом облаке,— и молчит, потому что не о чем разговаривать: все давно размерено и всякий знает свое место. Те, которые будут вместе ловить, около друг друга и телеги держат: на одних будары лежат, на других сети, на третьих овес для лошадей, съестные припасы про себя. Всякий казак, не рассчитывая на дальних соседей  и не имея в виду ни степных базаров, ни мучных лавок впереди, весь запас везет с собой, чтобы суметь прокочевать вплоть до Гурьева, не возвращаться, за недостатком прокорма, с полпути, а стало быть, больше наловить  рыбы и больше получить барыша. Всякий соображает  при этом, что в средних и нижних форпостах хлеб  постоянно дорог, но зато, когда мимо них пройдет войско подымутся сверх того цены на яйца и на дыни.

— Нынешний войсковой обоз, — толкуют нам далее — идет семью дорогами.

Семь дорог, то есть семь хвостов из телег одна за другой по подобию тех, какими осаждаются кассы сто­личных театров, составляют целый казачий обоз, на полверсты в ширину, на две версты в длину; обоз — величайший в мире, не имеющий себе ничего подобного нигде на всем широком пространстве русской земли. Перекочевки киргизов отчасти походят на это зрелище, но по величине своей с уральским кочевьем далеко не могут равняться. Семь, да хотя бы и двадцать дорог, не встретят препятствий и не потеснят друг друга на широком степном раздолье, где на степи, гладкой, как доска, везде дороги, до бесконечности. И долго всматриваясь в это шествие уральского войска, торжественное и молчаливое, я, не отходя сравнением от первого подвернувшегося представления, все-таки был изумлен тем порядком в движении, какое развернулось перед моими глазами. В опере «Пророк», в шествии Иоанна Лейденского, зазевавшийся статист может сбиться с ноги, другой опоздать и нарушить симметрию в рядах; здесь, в степи, на берегу Урала, режиссера не держат, кулачной расправы не требуется, полицейской палки и осаживанья назад не бывает. Кажется, появись то и другое, и верно налаженный и в меру натянутый канат лопнет: один воз выедет вбок, натолкнется на соседний, остановит и собьет его; остановятся и спутаются другие, Начнется шум, поднимется брань,— и дела самому опытному уставщику и уряднику не наладить. Ладит изумительный порядок шествия та живая, невидимая сила, которая, вместе со многими прочими, заключается в понятии общины и в ее практическом применении. На этот раз войсковая казачья община сумела еще разбиться на отдельные артели, и каждая является настоящим хозяином, как в передвижении к месту лова, так и в самой плавне. Артель состоит из 7 и от 15 до 20 человек между которыми с поразительной справедливостью распределены и равномерный труд, и равная доля расходов, равные убытки и одинаковые барыши. Эта же равномерность каждого перед всеми в изумительной гармонии разлита по всему, собственно, казачьему обозу: все наличные, вместе взятые казаки, как один человек.

В войсковой обоз имеет право въехать с телегами всякий уралец, лишь бы был он коренной приуральский житель, а не илицкий и не сакмарский казак, не с боро­динского форпоста и не из башкирского отделения, хотя эти входят также в общий состав уральского казачьего войска. В плавне, как и во всех видах Здешнего рыболовства, не имеют нрава участвовать те казаки, которые состоят на действительной службе во внешних и внут­ренних командировках: будет ли то лейб-гвардии уральская казачья сотня или те сотни, которые посланы на кордоны, ушли в степь, в Ташкент, в Хиву, в Геёк-Тепе и т. д. Не участвуют также и женщины, но зато как отставным, так и малолеткам, находящимся в пределах   войсковой земли, предоставлено право участия, хотя и определена известная доля с ограничениями. Здесь также нет тех, которые в то же время занимаются рыболовством где-нибудь в другом месте уральской земли: разом в двух рыболовствах, по общинному справедливому закону, участвовать нельзя ни лично, ни наемными рабочими, ни по доверенности. Кто собрался на Чекальское морцо или в Узени, на так называемые осенние побочные ловы, тому нет места и права на плавне. На плавне, как и на некоторых других ловах, не дозволяется найма посторонних рабочих из киргиз или иногородних русских:   чистокровный казак    один только вправе кататься на бударках с ярыгой на плавне и рубить лед и под ним багрить и подбагривать рыбу на «багренье». Коренные старики казаки даже глубоко и стойко уверены в том, что с тех пор, как дозволили иногородним купцам селиться в городе и форпостах на казачьей земле, в Яике стало гораздо меньше рыбы. Нечистый дух и чужой глаз пришлых людей испортил заповедную реку с «золотым донышком, с крутыми бережками посеребряными, а за их и прозвали именем не хорошей дешевой рыбы «чехонью» и «церковными запирками» (за преследование старой веры, общей всему хотя, в свою очередь, невестке на отместку, заезжие русские люди зовут уральских казаков «разиной породой.

Когда величавое шествие войскового обоза вновь открылось на наших глазах перед Каленовским форпостом, мы заметили, что на хвосте его тянулся другой обоз с приметною целью от него отделиться и с ним не смешиваться. Легко было распознать, что одни возы, увязанные крепко и накрытые кожами, представляют собою обычный всей России вид возов с товарами; на других просто навалены были, ничем не укрытые, бочки с надписанием на заднем днище краткого, но красноречиво гласящего слова «патент»: войско, стало быть, привыкло и любит поработать, т. е. половить рыбку и повеселиться, после работы промочить горло по смыслу присловья что Рыба любит воду, а, стало быть, рыбак должен выпить водки: одновременно согреться и обсушиться. Это уже те иногородние, которых казаки не любят, но без них не могут обойтись (в войске еще сильно предубеждение, по которому торговля — не казацкое дело, не аристократический промысел, а торговля водкой, во всяком случае, промысел гнусный и ремесло зазорное). Иногородние это смекнули давно и, пристро­ившись к войсковому обозу, нагревают руки: им тепло вокруг и около; хотя водка их согревает другой сторо­ной. За походными, кочующими кабаками тянутся иные возы иногородних, пока пустые, потому что назначены для клади выловленной казаками рыбы и для своза ее в посоленном виде в какую-нибудь Елабугу, Казань и отсюда по всей Каме  до самой Вятки.

Когда лев или тигр вышли в одиночку на охоту и в чащобах тропических лесов ищут овец и буйволов, не брезгуя и верблюдом, следом за ним плетутся барсы и шакалы и иной более мелкий и менее сильный зверь попользоваться остатками сытой трапезы сильного и могучего богатыря. Когда пеструшка — мышь морозных тундряных степей — неисчислимыми мириадами стад тронется за пищей, ее сопровождают также большими стадами соболи, куницы, горностаи и лисицы, чтобы по­живиться прямо на ее счет, а не на оставленные объед­ки. Все это невольно пришло мне на память, когда за кочевым казачьих табором растянулся по степи торго­вый обоз.

Этими иногородними возами увеличивается громадный казачий обоз, который был мал в начале пути под городом Уральском, когда выезжали телеги с подгородных хуторов, но постепенно нарастал за каждым попутным форпостом, а под Каленовским представлял собою уже такую громаду, которая и на представления привычных казаков производит подавляющее действие. Это отразилось и в обыденном языке, и в выражениях.

Осенью, когда обнаженная степь покрывается зе­ленью и перелетная птица, находящая пищу в разнообразных породах солянок, наполняет шумом и звонким говором эти безмолвные летом пустыри, когда оживают они всем этим судорожным и торопливым движением птичьих стай, гусиных и лебединых артелей, казак говорит:

— На степи теперь птицы — воза!

Когда летней порой оживляется базарная площадь города Уральска и круглолицые, миловидные и чопорные уралки мешаются в толпе со скуластыми и некрасивыми киргизами, иногородними торговцами и казаками в разноцветных полосатых бухарских халатах, они же, под впечатлением хлопотливой толпы, говорят домашним, возвратившись в избу:

— Народу на базаре — воза.

На базаре веяний по обычаю рекомендует себя свое­образно. Киргиз пришел продать кошму и бараньи шкурки и купить табачку, уздечку, ремешок либо нагайку. Казак привел воз с арбузами или дынями, старуха казачка приехала, сидя на возу, с молоком, носящим свойственно только этому месту название и вид «мешотчатого». Непосредственно в самую телегу, в подостланную простыню, налила казачка это странное полужидкое вещество, что-то вроде молочного студня или простокваши с комьями свернувшегося творога. Хотя такое кушанье и годятся только для охотника и потребляется привычными людьми, тем не менее его в тех местах любят и хвалят. Молочный студень, раз­бавленный водой, считается в летние жары самым луч­шим прохладительным напитком. Хотя на этот раз и в самом деле на уральских базарах «молока воза», однако для уральского казака и пыли в степи — воза, и народа в плавленном обозе — воза, да и времени у уралок, целые дни щелкающих сушеные и каленые арбузные семечки,— тоже воза!

Настоящие воза, последние на хвосте войскового обоза, на эту ночь поспешат установиться по улице Каленовского форпоста; воза же самого обоза расположатся на степи в некотором почтительном отдалении от селения. Назавтра самым ранним утром — начало плавни и новое любопытное представление, даром предлагаемое уральской казачьей общиной, но столь пора­зительное, поучительное и невиданное.

Пока казаки отдыхают от дороги, набираясь свежими силами, так нужными для них на завтрашний день, пока иногородние прилаживаются подпереть кольями свои холщовые походные лавки — мы осмотримся также по их примеру и сообразимся. Без нескольких предварительных слов не обойдешься.

КАЗАЧИЙ УЧУГ

Войсковая уральская земля — как всем известно — прорезается большой рекой Уралом, неширокой, не поражающей величественным или царственным течением, как Волга и Кама, но многоводной и сильной. Окрещена река этим именем с небольшим сто лет тому назад (в 1775 г.), после разделки с Пугачевым и его публичной площадной казни, а до того времени река Урал известна была всем под именем Яик.

Вырвавшись из отрога Уральских гор, из не осо­бенно высокого «камня», Яик очень быстро и торопливо побежал по узкой холмистой долине, по наклону ее прямо на юг. Под Орской крепостью выбежала ему из степи, из тамошних мокрых мочагов и родников, с юга, река Орь, которая сбила Яик с пути и повернула его на запад. За Орском он набежал на Губерлинские холмы и, как удалая казачья река, храбро пробился меж них по узкому ущелью в 12 верст длиной. Набравшись здесь смелости, он еще похрабрился в сжатой долине своей, но за Оренбургом стая стихать и смиряться, так что с 1600 футов падения при истоке здесь упал до 186 футов. Когда выбежал навстречу Чаган, храбрый Яик повернул на юг в том направлении, как приказал новый товарищ, т. е. прямо к Каспийскому морю.

Не сразу, впрочем, подчинился Яик злой судьбе, повелевающей течь в определенных и законных берегах, не вольнодумничая; но, выбежав, после встречи с Чаганом, в настоящую свободную степь, он попользовался кочевым правом: поиграл на ней и немного посвоевольничал. От степных прогулок его по узкой долине и сейчас можно видеть неисчислимое количество боевых следов: то озерко то сухая протока, то глубокий овраг, прозванные казаками приличными именами: проранов, ильменей, ериков, стариц. Сухоручье, или старое, покинутое рекою русло, стало «старицей»; такое же русло, но в весенние половодья заливаемое водой, застаивающейся в длинных ямах, названо «ериком»; мокрые обросшие камышом заросли или озерки, накопившие воду во время широкого разлива Урала, превратились в «ильмени», а протоки в устьях реки, или побочные русла, ее назвались «проранами». И теперь еще старый казак Яик иногда не прочь показать, что он еще не разлюбил вольной воли и не совсем согласен с тем, чтобы улечься в тесных берегах по. обычаю других русских рек безропотным пленником. Нет-нет да и заспорит он со своими противниками, хотя некоторые это правовое и естественное движение его готовы назвать бунтом и обычно ставить лишь только раздражающие, но не успокоительные препоны. Так, например, не дальше 25-ти лет назад под самым городом Уральском, где произошел спор и встреча реки с Чаганом, Яик успел выкинуть такое шаловливое колено, что город в одном месте очутился на старице, а сама река перенесла свое русло далеко в сторону, расстоянием на целую версту. Другое колено реки осталось на прежнем положений, и городок Уральск вторым краем своим по старине выходит на самый берег Урала, в том месте, где существует знаменитое и знаменательное для всего войска со­оружение, называемое «учугом». О нем и поговорим, так как в учуге коренная сила огромного значения, самое живое и больное место всего Уральского казачьего войска.

Учуг сам по себе штука нехитрая. Это — забор, вы­строенный поперек реки с одного берега до другого самым обыкновенным способом, как на Урале и Волге, так и на любой из рек, впадающих в Белое море. Там — для семги, здесь для севрюги, осетра и белуги поперек реки вбит ряд свай сплошным частоколом и затем другой ряд накось. Ряды этих свай связаны веревками (свистом), а в промежутки закатаны бревна. Эти бревна, или чигинник, представляют мост, по которому можно ходить, но нельзя ездить. Под водой забойка покрыта решетками или щитами из деревянных дранок. Чтобы не размывала учуг вода и забойка содержалась в порядке, приставлены особые сторожа. Это — водолазы-«баграчеи», ловкие нырялы, способные долго оставаться и смотреть в воде, ответственные люди, обязанные чинить учуг. Они могут под учугом и ловить рыбу, но только ту, которая в весеннее половодье прошла вверх, а по установке учуга возвратилась назад и встала под ним и выше ожидать времени и возможности для прохода на низ и в море. Но и эту рыбу баграчей имеет право!!!!!!!….. ловить только для почетных и влиятельных гостей в войске, в виде подарка на угощение и для атаманского стола. И опять-таки ему дозволяется лов не сетью, а ручным железным крюком «абрашкой», так как при­ткнувшаяся к забору и остановившаяся выше учуга рыба дает себя нащупать рукой и подсечь крюком.

Такая крепь, как учуг, останавливает, не пропуская дальше, всю ту рыбу, которая идет весною и осенью (непременно два раза в год) из моря в реку Урал. Здесь конец ее путешествию. Здесь для коренного ураль­ского войска, по привилегированному праву его то ме­сто, с которого река считается заповедною вплоть до черней  Култука Каспийского моря. Пятьсот верст те­чения Урала от центрального войскового города до Гурьева-городка считаются неразделенною войсковой собственностью, и притом всего Уральского войска во всем его составе, целой казачьей общины. Триста лет прошло с тех пор, как река сделалась единственною кормилицею этих уральцев, зашедших сюда с Дока и Волги, одновременно и вследствие одинаковых причин заставивших Ермака наняться к Строгановым и загла­дить свои вины завоеванием Сибири. Укрывшись на окраине государства, в дальней глуби Яицкой долины, эти казаки поспешили обеспечиться земляным городком на урочище Орешном, в 40 верстах выше нынешнего Уральска. И живя в старом городке, и после разорения его татарами, в 1613 году, переселясь в новый, яицкие казаки основывали на реке все надежды к пропитанию и существованию. Царь Михаил снабдил их грамотою (теперь затерянною), разрешавшей «владение рекою Яйком, с сущими при ней реки и притоки и со всеми угодьями от вершин той реки и до устья». Хотя послед­нее и оспаривалось у казаков долгое время и сама же казна сдавала устья на откуп, но с расселением казаков по низовьям реки и поступлением в казачьи руки учуга в Гурьеве-городке, т. е. с 1770 года, все низовое течение, Урала сделалось безраздельною казацкою собственностью. Гурьевский учуг был уничтожен, а сооруженный под Уральском стал единственным направителем рыболов­ного войскового хозяйства. Предоставленная казакам в награду за образование укрепленной цепи постов, за­державших «воровские перелазы» на святую Русь степ­ных кочевников, река Урал стала заповедною, была, так сказать, запрещена и зачурована.

Ни один казак единично не в урочное время не осмелится опустить в реку невод или крючковую сеть и имеет лишь право, в успокоение соблазна рыбной рекой, бросить удочку на мелкую рыбу. Крупная рыба — вся собственность войска, и все нижнее пятиверстное течение Урала — место береженое и щекотливое, и река, в этом. отношении, единственная в России. Еще до сих пор здесь не только ни одной сваи не вбито в «золотое донушко» и не гляделись в реку бревенчатые накаты мостов, опираясь на его «круты бережки посеребреные». В заповедное время ни один казак, никакой киргиз не дерзнет переплыть реку вплавь на коне и потревожить улегшуюся на отдых красную рыбу в «ятовях», глубо­ких речных ямах, называемых во всей остальной России омутами. Ни один казак не смеет выстрелить на берегу из ружья, не затевает никакого необычного и тревож­ного шума, и только лишь летом, когда зашедшая в реку рыба плавает по ней вверх и вниз, отыскивая ятови, дозволяется в реке поить лошадей и переправляться на другой берег в сенокосную пору, С начала осени, когда вода делается холоднее, а рыба, залегающая в ятови, пугливее. С 1-го сентября над рекою учреждается строгая охрана: на берегах невозмутимая тишина, и весь путь от города до Каленовского форпоста представляет­ся поразительно безмолвной пустынен. В это время укладывается по ямам вкусная и ценная хрящевая крас­ная рыба (осетр, севрюга, белуга и шип), ложась ярусами одна на другую, в самом деле как бы на отдых и спячку после долговременных прогулок в Каспийское море и продолжительного плавания по реке Уралу. Сюда же приходит гостить и менее вкусная и денная «черная», или «частиковая», рыба в виде судаков, сазанов, жере­хов, сомов, воблы, чехони и т. д. В угоду рыбе — и на свою пользу— казаки реку свою, удобную для судоход­ства, сделали несудоходною, также единственною в этом отношении на всем пространстве русской земли. Пла­вают по ней только тогда, когда разрешается ловля, но ни одно судно не поднималось с моря до Уральска.

На наших глазах и нам навстречу везли на лошадях, установленный на колесах, двенадцативесельный катер, сработанный в астраханском порту и доставленный удалым* гурьевским казаком, сплывшим на нем из устьев Волги в устья Урала. Вот почему и казаки из-за Ураль­ска обязаны ехать больше двухсот верст на лошадях и в теЛегах до начального рубежа плавни, в уверенности, что все ятови соблюдены особыми охранителями и не только пересчитаны, но и определены опытными глаза­ми старых казаков с такою точностью, как бы они были у них на ладони. Ко всем капризам реки, делающей ежегодные переметы песку и ила, ко всем обычаям рыбы опытные «плавучи» и «баграчеи» отлично присмотрелись, и приладились.

Читатель наш видит теперь, что уральским учугом определяются два основные рубежа на низовом течении Урала на то время, когда рыба остается на долгое время лежать в реке и совсем забывает о морском раз­долье, где ей слишком теперь холодно. Залегшую между морем, или — лучше сказать — между Гурьевым-городком и Каленовским форпостом, рыбу вылавливают плав­ленными сетями (т. е. плавающими по течению) с по­следних чисел сентября до первых чисел ноября, когда начинает замерзать река. К концу этого месяца и рети­вые казаки, добравшиеся до Гурьева, успевают вернуть­ся под Уральск, отдохнуть дома и приготовиться к зимнему лову, когда окрепнет лед на реке. С 20-го или 22-го декабря начинается «багренье», начинают разбаривать ту рыбу, которая улеглась в ятовях Урала от учуга до Каленовского форпоста, т.е. в верхней, поло­вине зачурованной казачьей части реки Урала.

Мне остается прибавить, что по всему Уралу одно­временно ловят рыбу, без определенных рубежей, а сплошь по всему течению его от учуга до моря также плавленными сетями со вскрытием льда. Этот лов носит название «севрюжьей плавни», и «на севрюгах» работа­ют казаки до летней поры. В июне все рыболовства оканчиваются и рыбу оставляют в покое во все время, пока продолжается вторичный ход ее из моря на долгий зимний сон. Известно, что весною рыба входит в теплую пресную воду метать икру и, исполнив этот закон при­роды, спешит возвратиться обратно в море. Там ее уже и ловить невыгодно и очень трудно, а потому для севрюжьей плавни открывают все зачурованное, сбере­женное и отгороженное пространство Урала, и ловят рыбу разом, без рубежей,— иначе она может ускользнуть из рук. Нельзя медлить — надо поторапливаться.

ОБЩИНА В ЛИЦАХ

Самым ранним утром, когда солнце успело немного подняться и осветить перед нами на противоположном «бухарском» берегу Урала кучку жителей из любопыт­ных киргизов, мы также, вместе с прочими, для той же самой цели были на ногах, и на этом казачьем берегу, или на «русской стороне», за Каленовским се­лением. Войско давно было в сборе. На возвышенном, крутом и обсыпчатом яру правого берега стояла строй­ными рядами живая стена ловцов, выжидающих сигнала, чтоб начинать лов, по общинному правилу всем разом, что называется, «с удара». Весь передний ряд этих молодцов выстроился по изгибу реки как бы на параде, стройно установившись грудью вперед и глаза направо: на палатку рыболовного атамана, назначенного канцеляриею из войсковых офицеров по очередному списку или в силу желания начальства материально пособить ему. Около ловцов чернеют их небольшие и легкие лод­ки — бударки и белеют сети — ярыги, у всех обязательно одинаковой величины: мешок в 6 сажень длины, 4 сажени стеной, сшитый так, что остались два свобод­ных крыла — верхнее и нижнее. На верхней подборе навязаны поплавки (барбелки), по нижней хребтине — таши, или грузила. Чтобы сеть стояла в воде стеной, один конец плавает на пуке или пучках, свитых из рогожи или ситниковой травы. Пук привязан за  петлю на конце стены сети. Хребтина, или бе­чева сети, пойдет по дну и станет срезывать рыбу,  вгонять ее в мешок ярыги.

Со стороны, от атаманской палатки, нам ясно видно, что казаки стоят «связками», потому что согласившиеся рыбачить вместе тесно плотятся друг к другу и крепко ухватились за свои бударки. Мы видим натянутую прямую линию строя, но не замечаем, чтобы она ломалась от выпятившихся вперед людей или,’ от высунутых дальше соседей бударок. Чувствуем, однако, что движе­ние в этом смысле и с подобным намерением возможно и даже совершается, но невидимая и неизвестная нам сила устанавливает правила равенства каждой связки перед соседнею и перед всеми другими, которые спло­тились в тесную стену, потянувшуюся вверх реки и конец которой едва досягаем глазом. Между тем и на этот раз мы не видим тех, которые обычно ровняют ряды и ломают палкой загривок и спину тех, которые осмелились изломить прямую линию. Здесь каждый по себе и всякий за всех. Тем не менее видится и чувст­вуется, что эта живая, дышащая и временами вздраги­вающая струна натянута до последней возможности, Намного напряжения надо на то, чтобы она мгновенно лопнула на несколько частей и исчезла из глаз. Не ло­пается и не разрывается в куски она потому, что еще не дано сигнала, но судорожно вздрагивает эта живая стена из людей под тем электрическим током, который можно переименовать в жажду наживы и корысти. Всякому хочется поймать рыбы больше, всякий наме­ревается напрячь свои силы, чтобы сильной греблей раньше и впереди других дойти до ятови, а до того времени не зацепить бы бударки в проклятых кустах, не свалиться бы самому с сыпучего крутояра, где можно и запнуться, и соскользнуть, и на доморощенных салаз­ках очутиться вместо бударки под ней и в холодной воде. Вдобавок к этому не знаешь, каким манером и каким знаком подаст атаман сигнал, чтобы хвататься за бударки и выплывать на реку. На багренье обыкно­венно грохает пушечный выстрел и рассыпается звонким раскатом по улицам Уральска, по реке и бухарской стороне до самого, менового двора. Здесь либо тявкнет маленькая пушчонка, либо пыхнет звонким металличе­ским звуком винтовка или пистолет. Может атаман вы­ставить свое лицо из палатки и махнуть платком, либо высунет свою шапку на палке, либо опрокинет свою палатку или разберет ту ее стенку, которая глядит на казаков, и, может быть, зычно крикнет. Меня, когда я поместился в атаманской палаше, убедительно просили не закуривать папироски, чтобы вспышку спички не приняли казаки за сигнал. Самое появление головы нашей или атаманской, самый дым папироски с несом­ненною про себя уверенностью примут ловцы за знак к началу плавенного лова.

Опытный глаз атамана все высматривает тот удач­ный момент, когда напряжение живой стены несколько уменьшится и все установятся так, что ни для кого из стариков не будет места для сетования и неудовольствия. Они строго блюдут за атаманом и зорко следят за тем, как он исполняет рыболовные правила и войсковые постановления, умеет ли охранять порядок и настолько ли неуступчив, стоек и справедлив, чтобы не допустить ни малейших послаблений и злоупотреблений. Зорко блюдут также и за тем, насколько атаман мудр и опытен, чтобы умирять ссоры и разбирать жалобы, что всегда возможно и вероятно, где соперничают люди удальством и силой и руководятся бедовым чувством корысти и страстью наживы. Рыболовный атаман все это очень хорошо знает и помнит, что иногда хитрые старики с серьезным видом являются с просьбами, в качестве депутатов, изменить какое-нибудь коренное рыболовное правило:

— Все-де войско так желает по тем-то и таким-то причинам.

И причины приводятся веские и убедительные.

Податливый атаман вскоре убеждается, что эта просьба была простой подвох, явное испытание совести начальника. Опытные и бывалые атаманы знают, что за умелые распоряжения в конце плавни войско выска­зывает свое удовольствие и благодарность криками «ура», в противном случае на лицеприятного и подкупного подадут жалобы по начальству.

Наш атаман разобрал кибитку с противоположной стороны от казаков, ползком добрался до маленькой пушки и — пукнул. Я глазом мигнуть не успел, как величественно стоявшая живая стена, которою я не мог налюбоваться, рухнула, рассыпалась по камушку и ис­чезла из глаз. Пуст оказался истоптанный берег на крутояре, но зато чистая до тех пор, как зеркало, и молчаливая, как степная ночь, река Урал также исчез­ла из глаз: мы уже на ней не видим воды. Как степная саранча скрывает дневной свет, так изменилась голубая поверхность реки, посерела и почернела под тысячью бударок. Зашевелилась она теперь и зажила тем особым движением, которое ей самой необычно. Через нее по бударкам, как по мосту, кажется, можно перейти на бухарскую сторону, если бы только лодки вздумаши оста­новиться. Такого молодецкого приема и движения каза­ков я и представить себе не мог!

Однако где же видимы знаки проявления заподоз­ренного нами в войске чувства корысти и стяжания наибольших, сравнительно с товарищами, барышей? Где эти непобедимые и неодолимые человеческим серд­цам толчки, из которых нарождается отвага и удаль, вея эта теперь нестройная, но в общем несомненно цельная суетня на воде казачьего разгула и представ­ляемой в лицах общины? Всматриваемся.

Как мухи, сплошь усеявшие стол, на котором про­лили каймак или мед угощавшиеся казачки, усыпали казаки всю реку вплоть от одного берега до другого. Все гребут, налегая на весла и рьяно и учащенно всплескивая веслами, каждые две бударки, или по-каэачьему, каждая связка. Им нельзя отставать друг от друга, потому, что обе действуют заодно и не обращают вни­мания на то, что этим теснят других, которые в свою очередь мешают плыть дальше третьим и десятым связ­кам. Однако на этой гонке с препятствиями, соверша­емой более опытными и сильными руками, чем всякие картинные яхт-клубные гонки на таких же, как длинные и узкие бударки, легких гичках, более ловкие и сильные руки выдвинули свои лодчонки далеко вперед всех остальных.

Отсталых, очень много, и между передними и задними стала обнажаться вода Урала большими пле­сами, или просветами. Эти задние — те, которые среди первоначальной суматохи не успели сладить с бударка­ми, ярыгами и сами с собой — и опоздали. Двое вы­пустили из рук свою лодку: она поплыла вниз одинокою, а они вплавь и вброд перебрались на бухарскую сторону и, стоя на другом берегу, отчаянными голосами молили о помощи. Сотни бударок, проплыли мимо, не внимая мольбам, и, видимо, при сосредоточенной мысли о себе не замечали несчастия других, хотя, конечно, их было жаль. Другой сорвался с своей лодки в воду и, не желая в ней тонуть, хватается за край плывущей мимо будар­ки, его бьют по рукам веслом; несчастный казак, опро­кинувшись на живот, начинает плыть, меряя саженками и наталкиваясь на встречные бударки, к тому же не­счастному и безнадежному берегу. Суматохи довольно, и, видимо, начинается тот беспорядок, который проти­воречит общему и сначала так хорошо и согласно налаженному тону. Как тут быть: не всем же, в самом деле, быть удальцами и ловкачами?

Рыболовный атаман, который плывет впереди и ве­дет войско к первой ятови, не доходя до нее, все случившееся позади видит и все, что по сторонам его кричит и плачется, слышит. Рьяных и сильных передо­виков подъемом весел, криками и приказаниями он сдер­живает настолько, чтобы не могли задние очень отстать. Одним строго приказывает поймать плывущую без хо­зяев бударку; другим принять меряющего саженки казака. Все это неохотно, конечно, но на виду всех исполняется. Передние все-таки успевают оставаться впереди за право удальства и силы. Задние уже не так безжалостно и безнадежно отстали: нельзя же всем выстроиться в такую же стройную и прямую линию на узкой реке, как это могло быть на широком степном берегу. Везде должны быть передние и задние: на лов­кости и удальстве весь свет стоит, и плавенное и багренное рыболовство неизбежно и обязательно должно было признать это явление за бесспорный закон. Рас­поряжением атамана все, конечно, довольны, и, лишь на очистку совести, поворчат на него те, которые давно уже могли бы быть на первой ятови, Но дело не во времени: дело в самой работе на ятови. Не страдать же казакам с ловкой и сильной рукой, при могучих плечах и груди, из-за того лишь, что бывают непово­ротливые и слабосильные?

Начали облавливать и те и другие первую ятову, два казака гребут, другие два держат веревки на обоих концах ярыги. По мере того, как двигаются бударки, тянется за ними и сеть, по подобию мережи с крыльями, столь всем рыбакам известной, но на этот раз не стоячей, а плавучей. Когда стали казаки ленивее опускать ярыги и, смотря в вынутые, покачивать головами, ата­ман повел на вторую ятовь, которую указывают ему ясно и точно те старики, которые обязаны эти ятови замечать и оберегать. Как только атаман доведет лов­цов до новой ямы, он на своей бударке отплывает в сторону и подает знак. Весь этот лов первого рубежа плавни от Каленовского до Антоновского форпоста про­изводился войском с такой быстротой и ловкостью, что, когда мы, на быстрой казачьей тройке снявшись с места тотчас после того, как скрылся хвост «плавачей» за крутояром, прискакали в Антоновский форпост, голова казачьего поезда вскоре была уже у нас на виду. Она медленно выплывала из-за селения, и ловцы суетливо забрасывали в последнюю ятовь ярыги и вытаскивали из воды, выбирая и выбрасывая, рыбу на бударки.

Когда мы уселись ожидать войско в такой же ки­битке, которая была раскинута за Алтоновским селением и через день должна служить таким же местом для сигнала на второй рубеж, плавенный атаман был уже там. На реке ему нечего было делать, потому что первый рубеж он прошел и счастлив, и в барышах, потому что на его пай ловили рыбу вперед других, и ему самому не для чего было беспокоиться. У нижнего рубежа для него расставляются «переставы», или переметы е крючья­ми. Рыба, пробиваясь в них, поворачиваясь и взыгрывая плеском, обязательно запутывается и непременно вязнет.

Когда под множеством бударок опять скрылась из наших глаз водная поверхность Урала и все войско закончило первый рубеж, к нашей кибитке явилась де­путация из пяти стариков. С нами был на плавне, из любопытства, сам наказной атаман (генерал-майор Вик. Дез. Дандевиль), и к нему-то пришли старики покло­ниться от всего войска «презентом» (по-нынешнему), или «атаманским кусом» (по-старинному казачьему вы­ражению). Принесли они живого, самого крупного и икряного осетра. Когда атаман поклон и подарок принял, один старик быстрыми и умелыми руками вскрыл рыбу, вынул мешок с икрой, с такой же ловкостью и быстро­тою вскинул его на грохот и протер так тщательно, что пробились сквозь сетку одни только зерна, а про­бойка, или слизистая оболочка мешка, осталась на гро­хоте и отброшена. Свежую икру с крупными зернами, рассыпчатую, как круто сваренная гречневая каша, на наших же глазах старик посолил, перемешал деревян­ной ложкой в деревянной чашке и в таком первобытном виде преподнес наказному атаману. По старинному ка­зачьему обычаю следовало Виктору Дезидерьевичу при­нять стакан водки, поздравить войско с началом лова, пожелать казакам удачного конца и закусить икрой из деревянной чашки нижегородского дела деревянной лож­кой. Откуда то взялся и кусок пшеничного хлеба на заедку. На привет атамана старики депутаты глубоко поклонились в пояс, а вышедшее из будар на песчаный берег войско, у которого все время ушки были, на ма­кушке, грохнуло «ура» в благодарность за добрые поже­лания. Попробовали и мы это незнакомое нам, необы­чайно вкусное вещество, которое язык не поднимается назвать свежей икрой, ввиду того подражания ей, кото­рое продается под этим почетным именем у Елисеева и Смурова, хотя бы по цене и за 3 руб. 50 коп. фунт.

ПОСЛЕ РУБЕЖА

Первый рубеж пройден; остается еще больше десятка таких же рабочих рубежей плавенных.. После каждого рубежа отдых на целые сутки, или «дневки». Завтра на ловлю не поедут. Сегодня выловленную рыбу выло­жили из бударок тут же на береговой песок, на подост­ланные холсты и  рогожки. Начался рыбный базар на эту свежую, сейчас пойманную рыбу. Явились покупа­тели из иногородних: из Елабуги, из Казани и проч. Они уже давно поджидали ловцов, гораздо раньше забравшись в форпост. Прошла по базару та невидимая сила, кото­рую не уловишь и не распознаешь в глаза ни в виде казака, ни в виде бородатого купца известного облика; прошла та сила, которая устанавливает цены. Не сразу она порешает дело и здесь, но осторожно прислушива­ется, осматривается, переминается с ноги на ногу, под­чесывает в затылке, упрямится и ломается. Два борца схватились пробовать силу на палке, кто кого перетянет, как бы в самом деле не перелететь через голову и боль­но не ушибиться. Как бы не подсунул казак ялового осетра вместо икряного, как бы не обмануться купцу в определении подлинного веса на глаз. Однако полади­ли; ударили по рукам: казацкая рыба перешла в руки купцов, которые тут же на берегу, тем же своеобразным кочевым способом ее пластают, солят, очищают от икры. Тешка (брюшко) отделяется от балыка (спинки); вы­нимается и просушивается на солнышке плавной пузырь (рыбий клей), выдирается сильной рукой сухожилье, лежащее вдоль хребта (вязига). Для этих операций на Волге созидаются целые селения под именем ватаг, устраиваются большие крытые плоты, целые заводы; здесь все это, степным обычаем, проделывается на пе­ске, рыба засаливается в чанах и бочках или складыва­ется тут же прямо на телеги.

Казаки вечером — с задатками, утром — с полным расчетом наличными деньгами: кредит они не любят; он у них не в обычае. Сказано надвое: хочешь — бери, хочешь — нет; свезем домой, рыба станет дороже. А что казак сделает с деньгами — это скажет ярмарка с крас­ным товаром. Она уже открылась на улице станицы, небольшая, очень тихая, но пестрая. Чтобы не выгорали на солнце линючие московские ситцы, купцы приладили навесы, столь густые с боков и сверху, что в лавках у них темно, а стало быть, удобно и им ловить свою рыбу в этой мутной воде. Казачки охочи до пестрых и ярких цветов в особенности, как дочери яркого юга и как Евины дети повадливо идут и на ленточки, пу­говки и на тесемочки. Светлые красносельские стеклян­ные запонки так и бьют в глаза обок и рядом с зеркальцами, вставленными в  двухстворчатую жестяную рамку. Особенно много именно этих зеркальцев. Вое это, конеч­но, выставлено для форпостных лежебок-казачек. Для самих казаков у сметливого торгового люда найдутся и рыболовные высокие личные сапоги, кожаные фарту­ки, суровый холст на рыбачьи штаны, широкие, как Каспийское море. Привезено и железо в деле на всякую потребу, и прядево, и бечевки: подчинить прорвавшуюся ярыгу. А главное, конечно, наиболее приятное и люби­мое, очень любимое казачьим войском:

— Вот, милости просим под наш навес выпить и закусить.

Читателю, таким образом, ясно теперь, что плавня искусно и практично привела за собою ярмарки во всякий из нижних форпостов, где кончаются плавенные рубежи. Обнаружилось на Руси новое, явление, нигде уже больше же повторяющееся, в своем роде единствен­ное, которое любознательный человек, во всяком случае, должен заметить и запомнить. Подвижное кочевое хо­зяйство натребовало и вызвало «подвижные и кочевые торжки». Войско пробует свою молодецкую удаль, ка­тается на бударах, как на гонке, сеточкой-ярыгой, что ни кинет в воду, вытаскивает из нее чуть не полный мешок рыбы, а зато какие у него славные песни про удалых отцов и дедов, и как он их охотно, хотя моно­тонно, поет! Можно ко всему этому прислушаться и присмотреться на той же скороспелой и скоропреходя­щей форпостной ярмарке, затеянной именно для дан­ного. форпоста. Ярмарка в Уральске отыграла тотчас, перед плавней точно так же, как в конце этого рыболовства она начнется в Гурьеве — унылом и скуч­ном во всякое время года.

Купил казак жене в подарок платочек от себя и того, что наказывала дома из мелочи, да и себя не забыл: завернул к патентованной бочке справиться о том, не фальшивую ли бумажку дала проклятая «чехонь»- ку­пец за рыбу (дряни этой забирается в войско, особенно с менового двора, где торгуют степными баранами, очень много, можно сказать, по-уральски — воза). Зашел казак к бочке и настоящую бумажку разменять: крупна очень, а в поиске менял не полагается, даже трехрублевую разбить трудно. Словом сказать, к вечеру, к концу дне­вки, у редкого казака держится на голове шапка, надо идти спать, надо выполнить очень трудную на этот раз задачу: отыскать свои воза.

Вон стоят воза громадным табором в степи, за селением: сгрудились и скучились так, что к средним и в трезвом. виде не скоро пролезешь и с великим трудом до своего воза доберешься; а попробуй-ка его теперь отыскать. И всякие меры приняты: у одних на возах вздернуты на высоких шестах резные деревянные петушки, клочки сена, тряпки, рваная шапка и другие издалека видные и условные знаки. Возы охраняются подростками, называемыми «малолетками», а на этот раз «станичниками», так как они обязаны пускать ло­шадей из возов в степь, кормить их там и стеречь, конечно, где захотят, в любом месте, степь, как и река, бесспорная общая собственность. Звонкие голоса маль­чишек, призывающие запоздалых отцов, раздаются там, лишь только стемнеет. Но, несмотря на все меры пре­дусмотрительности, не всякий казак, возвращающийся с ярмарки, ночует на своем возу, а спит раскидавши по-запорожски и по-казачьему руки, на сырой земле там, где приспел час и отвинтились ноги. Петушиная перекличка ребят примолкает, однако скоро сколько по безнадежности и усталости, столько же и потому, что казакам надо рано ложиться и назавтра опять следует вставать со светом, строиться в длинный ряд, нетерпе­ливо выжидать неизвестного сигнала и снова начинать барушную прогулку вдоль рыбного Урала.

Послезавтра опять дневка с теми же картинами рыбного базара и краснорядской ярмарки, так почти до самого Гурьева: день прогулки с ярыгой, день от­дыха с покупной водкой и даровыми угощениями у знакомых казаков на форпостах, в крепостях: Кулагинской, Калмыковской, Сахарной, Горской, Тополинокой, Баксайской и Сарайчиковской и в Гурьевом городке. Пока ловцы отдыхают на дневках, на их следах. по реке производится другой лов на ускользнувшую рыбу сетя­ми и неводами. На этот раз попадается лишь черная рыба, а иногда, как редкость, и красная.

На Кандауровском форпосте, не доезжая 15 верст до Гурьева, кончается первый участок ловли в конце октября. На этом месте ярыга оказывается, непригодной по свойству речного русла: требуются невода, сети гораздо крупнее, до 32 сажен. Они состоят из двух, полотен с редкими ячеями на переднем, туго натянутом и с частыми ячеями на заднем, гораздо слабее натянутом. Здесь, в этом месте, самая плавня утрачивает свое имя и лов носит название «осеннего неводного». От Гурьева до моря на конец октября и начало ноября опять осенняя плавня. Кто приплыл в Гурьев, тот имеет право поставить сети по ильменям и проранам, по пра­вую и левую сторону трех оставшихся из 19-ти прош­лого столетия устьев реки и запереть их, на двух участках, неводами или волокушами, т. е. неводами без мотни (середнего мешка), но длиною от 50 до 100 са­жен; а в ширину (или стеною) до 4 сажен. Зато и самый лов носит название «запорного» (прибрежного морского), а общинное начало сказывается .здесь тем, что рыбу обметывают по очереди, которую определяет, конечно, безобидный и справедливый жребий. Тянут невода в течение двух-трех суток, потом одни сутки отдыхают, т. е. делят улов по артелям и солят рыбу.

Когда осенняя плавня развертывается по рубежам своими красивыми и оживленными картинами, за кули­сами происходят тот материальный расчет и денежные, сделки, которые составляют самую сущность дела. Об­щинное пользование водами есть, конечно, материальная основа казачьих государственных повинностей, по об­разцу владения землею в сельских общинах. Не забыты ни те, которые по болезни не могут принимать участия в лове, ни бедняки, ни лица, оказавшие какие-либо особенные услуги войску, ни те служилые казаки, кото­рым мешает участвовать в лове служба. В пользу этих лиц установлен особенный сбор с участников в ловлях, из которого составляется капитал, а из него выдаются из войсковой канцелярии билетами, которые носят свое­образное название «печаток» (взрослые за 3 руб, мало­летки за 2 руб.). От сбора освобождаются только состо­ящие на. службе по выбору, также священники и сторо­жа при церквах, но пополняют хозяйственный капитал войска сбором с морских рыболовств (также по 3 руб.). За войском, вместе с нами едет священник, тоже полу­чивший на плавни «печатку», которую продал за 15 руб. Сам священник (обыкновенно из казачьего сословия) в то же время хотя и сопровождает обоз под видом исправления треб, а собственно едет для сбора с прихо­жан судаков, и мы видели его незавидное угнетенное положение как бы лишнего и ненужного человека. Судаков он получает приправленными и круто просолен­ными солью насмешек от тех казаков, которые не при­няли единоверия, не ходят в единоверческую церковь и называются «никудышными».

—   Молился ли ты об удачном-то лове?

—   Благословил ли ты своих-то, а мне  твоего  благо­словения не надо: проходи мимо!

— И так далее.

С печатками набирается священник в год рублей до сорока, а дома у него  человек десять детей,   и все девки. Пономарь и дьячки ловят иногда рыбу сами.

В конце плавни, ввиду приближающихся замороз­ков, рыбалят уральцы обыкновенно без дневок, идут так называемыми «обыденками». В этом отчасти и та выгода, что ослабляется влияние неблагоприятных осен­них непогод и казаки меньше болеют лихорадками и ревматизмами, столь нередкими «ломотными» болезнями именно на этой плавне, в этой счастливой стране, где вообще разлито здоровье и вырастает рослое, красивое и сильное племя.

События и факты Челябинска и Челябинской области от 70 тысяч лет назад до 1917 г. н.э.

70–50 тысяч лет назад
На территории нынешнего Кизильского района древним человеком была заселена стоянка, названная археологами Богдановка.

14–15 тысяч лет назад
На стенах Игнатиевской пещеры (находится в Катав-Ивановском районе, на правом берегу реки Сим) древние художники оставили свои рисунки.
Семь тысяч лет назад на берегах окружающих Челябинск озер: Первом, Смолино, Синеглазово, Сухомесово, на реке Миасс, её притоках жили люди, о чём свидетельствуют многочисленные захоронения, остатки древних поселений, найденные учёными.
Только в 1906–1911 годах челябинским археологом Николаем Минко было обнаружено и описано около 800 курганов. Самым крупным оказался Смолинский курган, стоявший на пашне казака Смолина между озерами Смолино и Синеглазово.

Читать далее »

Речь пойдет об одном из самых загадочных домов Челябинска – здании, где сейчас размещается Камерный театр и который часто называют «Дом Бреслина».
Начнем с даты постройки дома. Обычно указывают, что дом был построен в 1898–1903 годах. Откуда взялись даты – сказать не могу, потому что не знаю. В действительности, двор на углу улиц Большой (Цвиллинга) и Исетской (Маркса) улиц, был куплен Бреслиными (точнее, Лией Берковной Бреслиной) в 1905 году.

На дворе стояли деревянный дом в 11 комнат, каменный флигель в 6 комнат. Собственно, в таком виде двор существовал еще в 1880-х годах, когда его хозяевами были Мотовиловы: «Дом деревянный палубленный (обшитый досками – Г.С.) в 11 комнат крыт железом, каменный флигель в 6 комнат крыт железом, под низом подвал со сводом, 5 амбаров, 2 каретника, баня, конюшня о 5 стойлах, 2 коровника, поднавес на 20 сажен, все крыто железом. Под службами (т.е. под хозяйственными постройками) два подвала с выходами во двор». Итак, в 1905 году хозяйкой усадьбы становится Лия Берковна Бреслина. Несколько лет двор сохраняется в том виде, в каком достался новой хозяйке. В 1911 году помимо прочих построек в описании появляется «строящийся каменный дом в 9 комнат». В 1916 году двор описан так: «Дом деревянный палубленный в 4 комнаты, флигель каменный в 6 комнат с подвалом внизу, 5 амбаров, 2 каретника, баня, флигель в 2 комнаты, конюшня, 2 коровника, навес, подвал, дом в один этаж каменный». Ситуация совершенно не понятна – Камерный театр расположен в двухэтажном здании, а ни одного двухэтажного здания в усадьбе Бреслиной не значится… А вот в описании муниципализированного недвижимого имущества Бреслиной, сделанного в 1926 году указаны деревянный дом, размерами 20х13 метров, каменный двухэтажный дом размеры которого описаны довольно затейливо: 14,50х4,50; 4,00х4,50; 10,0х10,0 (размеры даны в саженях, а не в метрах, 1 сажень равна 2,16 метра)… Ну и еще одноэтажный флигель размерами 25х7 метров. На фотографии 1933 года зафиксировано, как все это выглядело.

Ну а нам остается подвести итог первой части нашего исследования. Оказывается, хозяин дома не Аврум Беркович, а Лия Берковна. Дом построен не в 1898–1903, а в 1911–1912 годах и почему-то назывался одноэтажным… Может, Лия Берковна считала по европейски – первый надземный ярус называется «бельэтаж» и только со второго начинается счет собственно жилых этажей? Кстати снимается еще одна загадка – было противоречие искусствоведческого (или историко-архитектурного) плана: дом относили к стилистике позднего модерна, но… поздний модерн, это 1910-е годы и позже. Трудно ожидать черт позднего модерна в декоре здания, построенного на рубеже XIX–XX веков. Но, поскольку реально дом построен как раз в 1910-х годах, то все становится на свои места.
Ну а теперь про подземные ходы. В сборнике «Челябинск неизвестный» в 1990-х годах была опубликована статья доктора технических наук из Екатеринбурга О.Ю. Лушниковой о подземном ходе, который ведет от Камерного театра к реке Миасс. Ширина подземного хода 2,6 метра. И версия, объясняющая существование этого подземного хода: грузы якобы привозили по реке, а затем перегружали на телеги и везли в некий производственный цех. В самом начале статьи отмечается, что планы подземных сооружений «никогда не являлись достоянием широкой общественности, в особенности, если понять желания истинных владельцев…». Автор намекала, что об этих самых подземных сооружениях никто особо не знал и до революции. Эта статья попала «в струю», романтических тайн в истории Челябинска не избыток, поэтому тема подземных ходов одна из самых «востребованных».

А теперь попробуем все же посмотреть немного со стороны и прикинуть ситуацию с точки зрения житейских реалий. Попробуйте себе представить человека, который будет вести подземный ход с кирпичными сводами, каменным полом, рассчитанный на перевозку грузов на телегах, запряженных лошадью, к… абсолютно несудоходной реке. Землемер Крупский в 1834 году писал, что глубина Миасса составляет пол-аршина, т.е. меньше 40 см. В альбоме «Старый Челябинск в открытках и фотографиях» есть фотографии правого берега реки Миасса в районе ул. Большой (ныне Цвиллинга). Там отображены два состояния: либо половодье, когда такой подземный ход будет затоплен и проку от него ноль, либо пересохшее русло которое проходит метрах в 40 от нормального берега. Насчет половодья – мы привыкли, что в Челябинске наводнений не бывает, но в те времена не существовало Шершневской плотины, которая сегодня регулирует водосброс и предотвращает аварийный подъем воды. Поэтому прибрежную часть города заливало частенько. Добавлю еще, что с середины XIX века берег реки Миасс в этой части был облицован камнем. Любой выход из подземного хода на этом фоне был бы виден издалека.

Следующий момент – как так провести подземный ход, чтобы не снести фундамент чьего-нибудь дома, не зацепить погреб, или подвал? Глубоко уводить нельзя – вода. Хоть О.Ю. Лушникова и писала, что тогда уровень грунтовых вод был существенно ниже — это исключительно умозрительное заключение, никаких аргументов в подтверждение этого заявления она не привела. В ходе археологических работ в центре города мы расчищали остатки погребов, где ярко прослеживались слои подсыпок, связанные с подъемом уровня воды. И судя по этим материалам, уровень грунтовых вод в XIX веке был ниже нынешнего ненамного, максимум на 0,5 метра. То есть делать подземный ход на глубине метров пяти не получилось бы, поскольку это был бы уже подводный ход. Ну а если бы все же удалось проложить ход, миновав все фундаменты, погреба и подвалы – как удержать впоследствии всех живущих по трассе этого «метро» от устройства мало-мальски глубоких ям? Еще вопрос – куда девать землю, вынутую при прокладке тоннеля? И еще – как выложить кирпичный свод хода в закрытом тоннеле? Я не строитель, но насколько я себе представляю технику кладки сводов и арок, они сооружались как раз таки сверху, либо же нужно было иметь большой зазор между выкладываемым сводом и «потолком» земляного тоннеля. Но это было невозможно, при высоте сводов 2,2–2,5 метра до поверхности земли оставалось сантиметров 30–50, то есть для зазора уже просто не оставалось глубины… При этом я исхожу из того, что вода стояла и вправду хоть на полметра ниже нынешнего уровня.
Но система подземелий существовала, да и сейчас существует. Этот квартал (Цвиллинга-Труда-Советская-Маркса), наверное, самый «богатый» в Челябинске на подвалы. Их здесь было (и есть) очень много. Практически треть квартала принадлежала Покровским, у которых на дворе был одно время и водочный завод, и подвалы с винными складами и пр. У Бреслиных подвалы были как под доставшимся им от прежних хозяев каменным флигелем, так и под хозяйственными постройками. Один из них, после постройки нового каменного дома, оказался под ним. Другой остался несколько в стороне. Скорее всего, эти подвалы соединялись. Часть подвала под флигелем была расчищена в ходе работ на котловане пристройки к Камерному театру (где сейчас магазины «Ткани» разных типов). Кстати, сейчас уже не все помнят, что здание, расположенное на углу Маркса и Цвиллинга, примыкающее к Камерному театру, построено уже в 2003–2004 годах.
Я не буду особо удивлен, если окажется, что многие подвалы в квартале соединялись, образуя сеть подземных помещений, своеобразный склад продукции завода Покровских. По крайней мере, принадлежавшие Покровским подземные хранилища точно были связаны в одну систему, а это сегодняшние дома по Цвиллинга 11 и 13 и расположенные в глубине квартала постройки, примыкающие к зданию Камерного театра. Подвалы эти, обычно со сводами, ширина «секции» 4-5 м, шире не делали, чтобы не рисковать – нагрузка на свод все ж таки была. Кроме Бреслиных и Покровских, подвалы были под домами (и пристройками) Круглова и Пентегова (Цвиллинга 5 и 7 с домами во дворах). Это действительно уникальная система подземных сооружений, своего рода подземный городок. Эти подвалы надо бы обследовать, выяснить, в каком состоянии они находятся. Рассмотреть возможность их использования. Как историку, мне, естественно первой приходит в голову мысль о музее – в подвальном «интерьере», со сводчатыми потолками можно разместить экспозицию, посвященную винной торговле, преступности, строительному делу – выбор не так уж мал. И она бы пользовалась популярностью (если хорошо сделать). А те подвалы, что у Камерного театра, могли бы быть использованы для его же нужд. Конечно, для начала надо выяснить состояние, необходимые работы по ремонту, отношение к вопросу собственников. Но это один из тех самых «имиджевых» ресурсов, только, чтобы его использовать, надо вложить деньги…

Многим магнитогорцам известна улица Завенягина. По сути она — одна из визитных карточек города. Но большинство жителей Магнитки, пожалуй, толком и не знают, чьё имя носит улица. В лучшем случае магниторцы вспомнят, что Завенягин был первым директором Магнитогорского металлургического комбината.

Это правда. И проработал в этой должности Авраамий Павлович до 1937 года. Нередко, увы, приходилось слышать, что в 37-м его «забрали». Откуда пошли эти домыслы, сейчас уже и не скажешь. Возможно причиной всему — народная память о трагическом 37-м. Думаю, немало бы магнитогорцев удивилось, узнав, что Завенягин был комиссаром госбезопасности (было такое звание в системе НКВД).Судьба Завенягина была иной. И сегодня при желании каждый может найти его биографию. Но даже в опубликованных биографических статьях о нем как бы в тени остается вклад Завенягина в создание атомного щита СССР. Диапазон его деятельности был поистине огромен — от вывоза в СССР из Германии ученых-атомщиков (тех, кого не успели «прибрать к рукам» американцы) до развертывания в различных районах страны комбинатов по добыче и переработке урана. Именно он выбирал площадки под нынешние Озерск и Снежинск (мне вот интересно, не работай Завенягин в Челябинской области в 30-ых, были ли сейчас у нас эти запретки?). Мало кто знает, но именно Аврааммию Павловичу Завенягину была поручена доставка на Семипалатинский полигон составных частей первой советской атомной бомбы. И именно он контролировал ее сборку на месте и само испытание тоже. На это были свои причины. Да, Завенягин был успешным красным директором. Да, он был мощным организатором производства. Но, пожалуй, решающим было то обстоятельство, что помимо прочего Завенягин обладал рядом качеств, которые выгодно отличали его от прочих комиссаров госбезопасности. О них в свое время образно писал академик Капица Сталину: «… Они (руководящие товарищи) воображают, что, познав, что дважды два четыре, они постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения. Это и есть первопричина того неуважения к науке, которое надо искоренять, и которое мешает работать…». Завенягин, конечно, не был «ангелом». Время было жестоким. Но в отличие от своих «коллег» он легко находил общий язык и с маститыми учеными, и с зеками, коих в его номерных объектах было немало. В Норильске, где Завенягин строил, а потом запускал горно-металлургический комбинат, долгие годы помнили завенягинские «законы» управления, одним из которых был принцип максимальной работы в нечеловеческих условиях. Он требовал многого не только от подчиненных, но и от себя тоже. Он в буквальном смысле слова лез в самой эпицентр работы, где бы она не происходила. Вот, и в 49-м он лично выехал в то место, где взорвалась первая советская атомная бомба. Худо-бедно защищенный автомобиль сломался, поэтому генералу пришлось возвращаться из эпицентра взрыва пешком. Результатом стала лучевая болезнь. Говорят, что Завенягин лично отслеживал дальнейшую судьбу тех, кто был с ним тогда. Кому-то он помогал с лечением, кому-то с решением бытовых проблем. И даже будучи уже тяжело больным он помогал семьям уже умерших от полученной радиации сослуживцев. Его не стало в самом конце 1956 года.

Летом 1945 года в «Артеке» состоялись торжества, посвященные 20-летию Всесоюзного пионерского лагеря. На этот праздник среди прочих почетных гостей были приглашены послы стран-союзников по антигитлеровской коалиции. Идет торжественная линейка, пионеры приветствуют почетных гостей и дарят памятные подарки.

Читать далее »

Имя Василия Андреевича Сапрыкина вошло в летописи многих городов СССР. Немало лет его жизни было отдано и Южному Уралу.

… Первыми на места будущих промышленных гигантов и городов приходят строители. Вот из их числа и был Сапрыкин. В начале 30-ых его перекинули на строительство Магнитки. На протяжении пяти лет под его руководством успешно возводились все новые и новые промышленные объекты крупнейшего металлургического предприятия страны. Он был в почете, его награждали и выдвигали. Но в СССР того времени от признания заслуг до низведения в разряд врагов народа нередко был всего один шаг. Случилось это и в жизни Сапрыкина. В 1938-м его арестовали. Инкриминировали ему, между прочим, весьма «интересные» пункты пресловутой 58-ой статьи: использование предприятий для разрушения и подрыва государственной промышленности, а также активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или особо — секретных должностях при царском строе или у контр — революционных правительств в период гражданской войны. По поводу последнего обвинения следует пояснить, в 1922- ом году его уже арестовывали, но оправдали. Но в 38-м опять вспомнили про его неосторожные высказывания в адрес новых властей, произнесенные на фоне тотального голода. Наказание по п.7 и 11 ст.58 УК РСФСР было суровым, вплоть до расстрела. Однако, его не расстреляли, о отправили в ссылку. Помог Завенягин, в то время уже работавший в НКВД. И место «ссылки» тоже выбирал Завенягин — Архангельск. Он был не рядовым зеком, а главным инженером строительства объекта НКВД № 203. В 41-м с Сапрыкина снимают все обвинения и переводят на работу в систему НКВД. И ни куда-нибудь, а в управление Спецстрой. Именно тогда он возвращается на Южный Урал и руководит строительством номерных объектов НКВД в Бакале и Челябинске.
Когда в СССР встал вопрос о скорейшем создании собственного атомного оружия, именно Сапрыкину было поручено стать главным инженером грандиозной стройки на Южном Урале, которую планировалось завершить уже к 30-летию Октябрьской революции. Во всяком случае такую дату назвал Сталину главный куратор атомного проекта Берия.
Сама стройка, включавшая в себя 3 объекта А, Б и В, о предназначении которых знали только несколько человек в стране, была засекреченной, хотя там одновременно работало до 40 тысяч человек. Таких объектов в СССР никто никогда не строил. Нужны были новые технические решения, небывалые технологии и небывалый ритм работы. На этой стройке за срыв сроков строительства и брак можно было легко получить реальный срок и отправиться на лесоповал. И этот дамоклов меч постоянно висел над Сапрыкиным. Говорят, Берия, узнав от Сапрыкина, что строительства объекта «А», который строители ласково называли Аннушка, не будет завершено в срок, разразился нецензурной бранью и угрозами ареста и расстрела. Но опять вмешался Завенягин.

Стройка продолжилась под прежним руководством. Не много- не мало строители вырыли котлован под первый промышленный атомный реактор громадных размеров — 54 метра в глубину и 110 метров в диаметре. О темпах бетонирования докладывали лично Сталину. И наконец 18 июня 1948 года реактор был запущен. Аннушка разогналась и … сломалась. Это не было результатом строительного брака, это были дефекты проекта. Это к счастью понимали все, в т.ч. Сталин и Берия. Никого не посадили и не расстреляли, а просто сказали «Исправляйте». Исправляли, получая громадные дозы облучения. В 49-м после удачного испытания первой атомной бомбы в числе прочих Сапрыкин был удостоен звания Героя Социалистического труда. После этого Василий Андреевич еще 2 года продолжал строить комбинат и город.
А потом его забрали в Москву строить объекты системы «Беркут», призванной защитить столицу от воздушного нападения. Но в его жизни были не только оборонные объекты, он строил и знаменитые московские высотки.
И хотя был он человеком военным, однако это не помешало ему стать академиком Академии архитектуры и строительства…
Уже после смерти В.П. Сапрыкина его имя было увековечено в Озерске — одной из улиц города было присвоено его имя. Однако, позднее произошло странное — улица с таким называнием исчезла с карты города. Ветераны «Маяка» неоднократно поднимали этот вопрос в городской администрации, но там кивают головами, но имя Сапрыкина в городскую топонимику не возвращают. А жаль…